Евреи в русской армии: 1827—1914.

И тут полковнику Десимону и его помощникам пришла в голову светлая мысль: свалить все на разлагающее влияние взрослых еврейских солдат, которые и надоумили кантонистов публично заявить о своем выходе из православия^{409}. Действительно, во время следования партии кантонистов в Москву им могли встречаться солдаты, рассказывавшие, что, дескать, им удалось доказать, что их крестили по принуждению, поэтому им позволили остаться в еврейском законе. Этот ход позволял Десимону, во-первых, снять с себя и с киевского начальства вину и взвалить ее на пронырливых евреев, а во-вторых, заявить, что никаких свидетельств насильного крещения во время расспросов не обнаружено. Иными словами, все кантонисты приняли крещение добровольно, однако были совращены 154 Евреи и русской армии взрослыми. Поэтому в управлении училищ шум решили не поднимать, следствия не производить, сделать упорствующим увещевание, а затем — распределить их на службу в Сибирские линейные батальоны, «с тем, чтобы в свободное от службы время привести их к раскаянию»^{410}.

Однако остановить массовые отпадения от православия, неслыханно скандальные для 1850-х годов, уже не удалось. События нарастали снежным комом. Поздней осенью 1858 г. в Одессу поступило 119 кантонистов для распределения на службу в полки 5-го армейского корпуса. Из них 44 выкреста из евреев подали жалобу, что они окрещены вымогательством, побоями, голодом и прочими насилиями, «безо всякого предварительного приготовления в познании догматов веры»^{411}. Поскольку это была третья за два с половиной года попытка коллективного выхода кантонистов-евреев из православия, Управление переполошилось не на шутку. Мы подробно остановимся на разборе этого дела, поскольку все остальные имеющиеся на сегодняшний день материалы о насильном обращении кантонистов либо написаны мемуаристами много лет спустя после описываемых событий, либо, как мы увидим в главе VII, представляют собой косвенные свидетельства, пропущенные через призму художественного вымысла. В целом сведения, полученные в результате следствия, подтверждают описания насилия над еврейскими детьми, знакомые нам по воспоминаниям и художественной литературе, — правда, с целым рядом весьма существенных оговорок.

На сей раз следствие велось более пристрастно, чем в 1857 г. Комиссия действительно пыталась разобраться, что же произошло в Киевских учебных ротах, хотя, как и раньше, всем военным чинам предписывалось не давать делу огласки. Сами кантонисты решили быть более откровенными. Во всяком случае, механизм обращения малолетних евреев в православие обрисован в их допросах весьма красноречиво. Александр Хуне, малограмотный, шестнадцати лет, из евреев Варшавской губернии Кутновского уезда местечка Гомбии, рассказал, что «дядька Мостак» (кантонист из служивых) уговаривал его, двенадцатилетнего, согласиться на крещение, а если не согласится — будут сечь розгами и не дадут есть. Ивана Новикова, также из евреев Варшавской губернии, «дядька Свинтовский» бил палкой, после чего он заболел и был отправлен в госпиталь, а потом в деревню на поправку. Когда же его вернули обратно в батальон, дядька Свинтовский снова стал принуждать и бить его. На вопрос комиссии, почему же он не объявил об этом, Новиков ответил, что «кантонисты всегда били тех, кто скажет о насильном обращении в православие». Кантонист-выкрест из евреев Мильштейн бил каталкой по рукам в течение двух недель еврея-кантониста Викентия Дамского из Люблинской губернии, Челецкого уезда. Через две недели, стоя перед фронтом, фельдфебель Антонов объявил: кто не желает креститься — выйти из строя. Дамский вышел. Антонов ударил его два раза по лицу рукой и сказал: «Постой, подлец, я тебе дам». На другой же день Дамский был насильно окрещен. Евсей Вайцман, еврей из Радомской губернии, рассказал на следствии: капитан Бородин приказал фельдфебелю Антонову, чтобы «до завтра все пожелали креститься». Тогда его и еще нескольких мальчиков стали бить линейкой по рукам и каталкой по подошвам ног, а через два дня забрали нескольких человек в церковь «без всякого познания молитв». Евсею Гройскопу Радомской губернии Сандомирского уезда местечка Кийматова «дядька» колол иголкою пальцы и ставил ногами на горячую жесть. Затем его повели в церковь, где облили водой, т. е. окрестили, причем ни своего крещеного отца, ни матери Тройской не видел, иными словами — во время ритуала они не присутствовали. Жаловаться было некому: попытки добиться справедливости пресекались самым решительным образом. Аверкий Жирока, крещеный кантонист из евреев Плоцкой губернии Остромского уезда из села Зарам хотел подать жалобу, но его не выпускали из казармы и усилили побои^{412}.