Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха "хмельничины".

Натан Ганновер был едва ли не единственным еврейским хронистом, поставившим себе задачу осветить предпосылки острой классовой борьбы второй половины XVIII в. Авторы всех остальных дошедших до нас хроник, исключая автора «Врат покаяния», где есть упоминание о Павлюке и Наливайке, начинают свое изложение непосредственно с выступления Хмельницкого. Элементарная теологичность их «философии истории» и чрезвычайная узость их общего развития вчистую «снимала» для них проблему исторических коренных явлений.

Но если мы не найдем у этих хронистов никаких общих высказываний о причинах обрушившихся на евреев бедствий, то отдельные их замечания дадут не лишенный интереса материал для суждения об их понимании происходивших исторических событий.

Мейер из Щебржешина, например, прекрасно знает, что основную массу «бунтовщиков» составляли «землепашцы, жители деревень»[54]. В другом месте он указывает, что разгром города Немирова был совершен бунтовщиками, к которым «присоединилось громадное число селян»[55]. Здесь уже есть понимание наличия блока. Ему достаточно ясны и мотивы крестьянского участия в восстании. Он рассказывает. «Когда крестьяне узнали о заключенном соглашении[56], и они затрепетали: ведь они взбунтовались против своих господ… И вот селяне ожидали, что, когда паны возвратятся, они снова будут принуждены обрабатывать панские земли…»[57]. Он ничего не говорит ни о религиозных, ни о национальных моментах, но в одной случайной связи, почти в конце хроники, он роняет примечание, замечательное по своей выразительности: «И перебили татары множество селян, ибо они были зачинщиками всех злодейств и причинами всех бедствий»[58].

Тут же следует привести чрезвычайно любопытную цитату из хроники «Врата покаяния», ясно показывающую, что автор понимал, какие различные прослойки были среди повстанцев, поднявшихся на борьбу с панством, понимал, что в антимагнатском лагере имел место блок этих сил.

«Почему злодеи успели в своем замысле? Они соединились с татарами, с которыми враждовали, теперь они объединились со своими врагами — бичом королевства польского. Так татары соединились с жителями городов, с обитателями лесов, владеющими загонами скота (по-польски это называется «хутора»); и начало сборищ было положено жестокосердными людьми, живущими сотнями по лесам на границах татарских земель и промышляющими охотой на зверя и птицу и рыбной ловлей[59], и они, все как один, предались военачальнику Хмелю, когда тот был в крепости на одном из островов реки Днепра, называемом «Сулимград» (к ним присоединились также селяне). Таким образом, вся чернь (am haorez), даже жители деревень участвовали много лет в заговоре, и среди них не было доносчиков. Поэтому они одержали верх и победили»[60].

«Послание» Саббатая Гакогена, в котором, в соответствии с его официальным назначением, особенно подчеркнута политическая лояльность по отношению к королевской власти, «причиной всех бедствий» считает «изменивших своей присяге» презренных и низких православных бунтовщиков и разбойников, прозываемых казаками. Правда, он сейчас же замечает, что к казакам присоединились и «крестьяне, виноградари[61] и землепашцы»[62]. Но характерно для выдержанности его политической позиции то, что крестьяне в его изложении восстают не против панов, а «против короля, его вельмож и вассалов»[63].

Автор «Плача» Саббатай Гакоген, как отмечалось, не был непосредственным наблюдателем событий. Своим произведением он преследовал исключительно морально-религиозные задачи. Но мы и у него встречаем несколько замечаний, свидетельствующих о том, что он составил себе, хоть и чрезвычайно примитивное, но весьма близкое к истинному представление о движущих силах восстания. Так же как и другие хронисты, он знает, что среди восставших было большое число крепостных[64], и понимает, что это обстоятельство должно было придать особенную ожесточенность борьбе. Современник и сам являющийся одной из жертв тридцатилетней войны, он хорошо знает ужасы войны, но восставшие крестьяне представляются ему куда страшнее отрядов ландскнехтов: «Стрелки и казаки собрались, словно пчелы, и с ними — бывшими крестьянами и крепостными — ни о чем никак нельзя было договориться»[65]. А в другом месте эта мысль высказана еще более четко: «О, как страшно, когда рабы восстают против своих господ. Ведь с ними немыслимо ни столковаться, ни сговориться. Им ведь только рубить и колоть»[66]. Нужно ли отметить, что эти фразы с максимальной выразительностью определяют и собственное отношение автора «Плача» к событиям?