Еврейские пираты Карибского моря

С самого начала сефарды чувствовали себя как дома в этом космополитическом окружении и вели светский образ жизни, будучи уверенными в своих силах. Они жили в роскошных особняках, оплачивали музыкальные и театральные постановки и поэтические состязания, а также устраивали дорогие приемы. Они формировали философскую и литературную элиту и учреждали многочисленные организации, определявшие различные аспекты общинной жизни. Они часто посещали игорные дома Самуэля Перейры и Абрахама Мендеса Васкеса и популярный бордель, где трудились еврейские проститутки из Германии[166].

Как и другие религиозные диссиденты, нашедшие в Нидерландах приют, эмигранты из Испании и Португалии обнаружили, что могут быть верны и Голландии, и своей вере. На вид они не слишком отличались от своих голландских соседей, но долгие поколения предков на полуострове оставили их лояльными своей старой культуре и языку. Прибыли ли они прямиком с Пиренеев или же из других общин, эмигранты называли себя членами La Nac~ao, португальской нации. На берегу реки Амстел раскинулась Еврейская широкая улица (Jodenbreestraat), похожая на миниатюрный Лиссабон или Мадрид:

Ни один кабальеро не превзойдет их в достоинстве, ни один гранд не шествует с большей важностью, чем они. Еврейские кабальерос Амстердама носят дорогие златотканые одежды, усыпанные жемчугом и драгоценными камнями, и разъезжают в красивых каретах, украшенных их гербами. Даже на молитвенных покрывалах вышиты их гербы. Пряности они держат в коробочках из слоновой кости, а головы их жен покрывают брабантские кружева[167].

Ограничения существовали: евреи не могли присоединиться к гильдиям ремесленников, заниматься розничной торговлей и занимать политические должности. Им было запрещено вступать в брак с христианами, нанимать их как слуг и иметь интимные отношения с «дочерьми страны», даже с проститутками[168]. Несмотря на это, в Голландии они чувствовали себя в большей безопасности, чем где бы то ни было еще в Европе, и считались «первыми современными евреями»[169]. Преисполненные гордости за свое наследие и свершения, они считали, как написал один историк, что, если «евреи были избранным Богом народом, то они были избранными Богом евреями»[170]. Неудивительно, что их дети росли бесстрашными и стремящимися к свободе.

Рембрандт, который жил в еврейском квартале в доме два на Jodenbreestraat, рисовал своих соседей такими, какими они выглядели, то есть в большой степени ассимилированными, без карикатурных черт подозрительных чужаков. Примером может служить портрет ученого-библеиста Менаше бен Исраэля, который в своей широкополой шляпе и одежде с белым воротником, с щегольской вандейковской бородкой, ничем не отличался от голландского бюргера[171]. Рембрандт также писал со своих соседей библейских персонажей, видя в лицах современных ему евреев — патриархов и пророков, в том числе Иисуса и Моисея.

Экономический успех первого поколения эмигрантов очевиден, но простое перечисление фактов и статистических данных не передают смелость и решительность этих людей. Не только торговые дела, но и сам образ жизни вдохновлял их детей, рожденных в Голландии, когда те, будучи совсем юными, отправились в Новый Свет и вступили в бескомпромиссную борьбу против тех, кто не признавал за евреями прав. О представителях двух видов авантюристов, обосновавшихся на Еврейской широкой улице — работорговцах и шулерах, — говорили не без опаски.

Самуэль Палаччи был вторым, кого похоронили на еврейском кладбище Амстердама. Первым стал его друг дон Мануэль Пименталь, который и приобрел это кладбище. Как и Палаччи, Пименталь может служить примером храбрости и многогранности характера амстердамских еврейских пионеров. Пименталь (известный также, как Исаак ибн-Жакар) являлся богатейшим членом общины Неве-Шалом и успехом своим был обязан навыкам в занятии, считавшемся тогда наиболее популярным времяпрепровождением, — карточной игре. Он научился играть в карты при дворе короля Франции Генриха IV. Ночной страстью короля, если он только не развлекался в компании одной из своих шестидесяти четырех любовниц, были карты. Однажды, проигравшись Пименталю в пух и прах, сластолюбивый и веселый монарх сказал: «Я король Франции, но вы — настоящий король картежников»[172].