Еврейские погромы и национализм (СИ)

Религиозно воспринятый, фатализм означает Божий замысел. Следовательно, вывести из подлинного русского национализма идеологическое обоснование шовинизма и погромов не удастся.

Стоит отметить, что даже американские историки, очень даже склонные к критике национализма, признают, ввиду отсутствия какой-то планомерной русификации, ошибочным взгляд на злонамеренность национальной политики в Империи: «официальная Россия не ставила своей целью “переплавить инородцев в русских”, она надеялась на то, что привлекательность русской культуры в совокупности с благожелательностью государства окажут своё воздействие» [О.В. Большакова «Власть и политика в России XIX – начала ХХ века. Американская историография» М.: Наука, 2008, с.236].

Правители Российской Империи, как выражаются американские историки, сознавали ограниченность ассимиляторского потенциала, используя различные способы инкорпорации народов в одно политическое устройство. Старый лживый тезис о тюрьме народов, порождённый страстью революционных вожделений, историки отвергают [А.А. Комзолова «Политика самодержавия и Северо-Западном крае в эпоху Великих реформ» М.: Наука, 2005, с.9-10].

В статье об особенностях и закономерностях монархической национальной политики XVI – XIX вв. историк В.В. Трепалов пишет о Царской России: «отношение к ней подданных-“иноверцев” разительно отличалось от придуманных позднее советских схем. Как ни странно, Россия в глазах её подданных порой выглядела носительницей гораздо более свободного и справедливого правления (режима), чем окрестные владения» [«История и историки. 2005» М.: Наука, 2006, с.179].

В книге «Основные вопросы внешней политики» в 1910 г. достаточно точно русский монархист излагает всё подтверждаемое современными историками: попытки обрусительной политики никогда не были ни настойчивыми, ни продолжительными. В Царстве Польском к тому времени миллионы жителей не знали русского языка [И.И. Дусинский «Геополитика России» М.: Москва, 2003, с.101].

В те самые дни в США американизирование народностей выражается «в требовании исключительного господства государственного (английского) языка, затем запрет въезда в страну японцев и китайцев», а также в малом числе принимаемых на государственную службу негров. Президент Т. Рузвельт объявлял: «нам не нужен чужеземец, не желающий отказаться от своей национальности».

Сравнение показывает, что американский демократизм оказался несравненно более чем русский монархизм, враждебен всякой существующей национальности. «В русском национализме нет ничего агрессивного», ничего общего с шовинизмом или эгоизмом [И.И. Высоцкий «Сущность и значение русского национализма» Рига, 1910, с.4, 22].

Петра Струве постепенно помогло выдернуть из марксизма, а потом из либерализма, его верное понимание национализма, не давшее ему примириться с левыми трактовками понятия как эгоизма, самообожания, явного зла. Нет, выступил он со специальной статьёй в 1901 г., «душу живу, глубочайшую основу всякого «национализма» составляет неоспоримое, всякому известное, могущественное чувство любви» [П.Б. Струве «На разные темы. 1893-1901» СПб.: Тип. А.Е. Колпинского, 1902, с.527].

Так и про Дальний Восток советник Русских Царей П.А. Бадмаев писал в 1893 г. о политических задачах в Азии: «Россия оставляла своим новым подданным всё, что было не противно духу православия» [Б.С. Гусев «Пётр Бадмаев» М.: Олма-пресс, 2000, с.252].

Если на практике могли происходить отклонения от основных принципов национальной политики Империи, то в связи с недостаточной сознательностью приезжих осваивателей дальневосточного края, чиновников и миссионеров, не руководствующихся определёнными положительными идеями национализма, каковые излагали ещё первые Цари Романовы: «приводить инородцев к св. крещению без тщеславия и гордости, без оскорбления».