Еврейские погромы и национализм (СИ)

« – Там грубо уж очень. При раздаче пищи благодетели эти наши – приклады в ход пускают.

– Да, в этом отношении здесь лучше. Стек – это всё-таки не приклад. И потом, ежели он меня ругает при этом, то всё-таки французская речь звучит как родная.

– А говорят, здесь есть такой лагерь, где даже стека нет. Пара подзатыльников на всю партию, да и конец.

– Вот бы туда устроиться!» [Аркадий Аверченко. Русское лихолетье глазами «короля смеха» М.: Посев, 2011, с.220].

Такие союзники отобрали вывезенные русскими продовольственные запасы, серебро, одежду и обувь. В.К. Витковский: «полуголодный галлиполийский паёк, выдаваемый французским интендантством, был ещё более урезан и стал в полном смысле слова голодным». Эмигрантскую драму в Константинополе, точно переданную Аверченко, описали В.Х. Даватц и Н.Н. Львов: «на каждом шагу нам давали чувствовать, что русским не разрешено то, что разрешено французам и англичанам», «нас спускали с лестницы и разгоняли в толпе палками чернокожие, одетые во французскую военную форму, когда нас выталкивали за дверь, чтобы дать дорогу французскому офицеру» [«Русская армия на чужбине» М.: Центрполиграф, 2003, с.35, 136, 154].

Таковы были нравы никем не обвиняемых в крепостнической отсталости любителей парламентского правления. На таком культурном фоне распространяли легенды о кошмарных еврейских погромах, поскольку иначе доказать превосходство западной демократии над русской монархией не получилось бы. Славянофилы осудили чёрную неправду судов в России, но если использовать сравнительный подход, такой значительный специалист по криминальной истории как Алексей Ракитин, автор «Смерти, идущей по следу», в другом исследовании заключает, что плох человек по своим человеческим качествам, т.е., несостоятелен гуманизм, а не русский национализм и русская культура:

«Честолюбие и корысть отдельных служащих, стремящихся сделать карьеру на скандале, существовали во все времена, во всех странах и при любом строе. Это фундаментальные свойства личности, а вовсе не пороки общественной системы. «Мултанское дело» убедительно показало, что уже в первой половине 19-го столетия Российская Империя имела эффективный механизм правового регулирования, пожалуй, самый совершенный для того времени» (А.И. Ракитин «Мултанское жертвоприношение»).

В поездке по странам Азии в Сингапуре русский писатель, монархист Крестовский в 1880 г. узнал, как работает английская судебная система:

«Дело в том, как нам объяснил конторщик, что у этих судей есть два мерила справедливости: одно для англичан и другое для иностранцев. Случись подобная история с англичанином, судья непременно приговорил бы боя-китайца к тюрьме и оправдал бы англичанина даже и в том случае, если бы последний избил его: бой, во всяком случае, был бы виноват и наказан, знай-де, каково надерзить англичанину! Но совсем иной оборот получает история, когда на место англичанина является иностранец» [В.В. Крестовский «В дальних водах и странах» М.: Век, 1997, Т.1, с.242].