Террор — орудие торопящейся интеллигенции? Скорее это орудие тех, кто захватил и стал использовать для себя государственную машину.
Погром — орудие возмущенного переменами народа? Скорее это орудие деморализованных людей, плохо понимающих, что происходит. Они справедливо связывают беспорядки и гибель своего государства с евреями, но (по всем законам родо-племенного строя) переносят свою злобу на тех евреев, которые им доступны. И которые персонально, как правило, совершенно ни в чем не виноваты.
Революция грянула в государстве, где русские играли роль государственного народа, были создателями этого государства. В глазах всего мира это государство были империей русских и революция — тоже русской.
О национальном составе революционных партий уже говорилось, и как в те времена, так и в наши звучало — революция эта еврейская, потому что ее сделали евреи. Русская эмиграция никак не могла найти общего языка с европейцами, потому что мир смотрел извне: революция была в Русской империи. А они смотрели изнутри и видели, что революция эта еврейская.
Для обоих мнений есть своя логика и свои аргументы. Я же позволю себе предложить очень простое решение вопроса: революция эта не русская и не еврейская. Это революция, произошедшая в Российской империи. В империю входило много стран, в том числе и еврейская Россия. Жители этих стран играли разные роли в общей революции в империи. Складывались новые империи, возникали новые государства на обломках старых, место входивших в империю стран и народов изменялось.
Еврейская Россия сыграла исключительную роль в революции 1917 года и в Гражданской войне 1917–1922 годов. Еврейская молодежь? Племя младое, незнакомое? Но те, кого называли так в 1905 году, к 1917 году уже потеряли право быть молодежью. Видимо, каждое поколение еврейской России было достаточно революционно.
Но и евреи других частей Страны Ашкенази принимали в российской революции 1917 года пусть более скромное, но участие. Один Бела Кун, родившийся в Трансильвании венгерский еврей, тому порукой. Что было ему, венгру, в российской или русской революции? Наверное, Бела Кун вовсе не чувствовал, что он как-то связан с Венгрией, но считал революцию в Российской империи своим личным, кровным делом. Вера в спасительность марксизма, ожидания конца «старого мира» и жажды лично участвовать в строительстве «светлого будущего» было для него важнее своей «венгерскости».
Попав в Россию как военнопленный австро-венгерской армии, Бела Кун вернулся в Венгрию уже как представитель «армии революционного пролетариата».
Впрочем, Бела Кун — лишь один из множества других евреев, считавших своим долгом кинуться в революционную кровавую круговерть из сравнительно благополучных Литвы, Польши, Германии, Латвии, Венгрии (известен, впрочем, и случай приезда 2000 евреев из США). Тут проявлялось и желание вернуться на Родину, но ведь было и стремление реализовывать, воплощать в жизнь столь необходимую для евреев социальную утопию, коренящуюся в идеалах иудаизма.
В 1926 году перебрался из Литвы в нашу многострадальную страну отец шумного публициста Григория Померанца — пылкого ленинца в 1960-е годы, патологического ненавистника русского крестьянства до сих пор — Соломон Померанц. Уж, наверное, он был не один.
Что, собственно, означают слова: «Большевики взяли власть»? Ровно одно — что в конце 1917 года большевики захватили власть в Петербурге и в Москве. И только. А Российская империя лежала фактически безвластная, можно сказать, без правительства.
Тогда же на национальных окраинах и в области Войска Донского стали возникать местные органы самоуправления, чтобы хоть как-то брать в руки хоть какую-то власть. На Юге и в Сибири начали формироваться будущие Белые армии, а множество российских дворян и интеллигентов засобирались за рубеж.
А большевики столкнулись с проблемой, о которой вряд ли думали раньше: с ними попросту никто не хотел сотрудничать. Что стоит хунта, захватившая власть, если у нее нет ни управленческого аппарата, ни полиции, ни армии? Чиновники не хотели выполнять своих прямых обязанностей, чтобы не работать на узурпаторов, и никакие декреты, грозившие смертной казнью за саботаж, никакие Чрезвычайные Комиссии не могли тут ничего изменить. В конце концов, чиновник может сидеть в своем кресле весь положенный рабочий день, усердно скрипеть пером и звонить по телефону… Но при этом он будет работать так, что лучше бы он этого не делал.
Русские европейцы были совершенно едины с еврейскими европейцами в этом упорном нежелании работать на творящееся безумие. Да и «эксперименты», приводящие в такой восторг престарелого господина Померанца, вызывали у них не так много положительных эмоций.