Еврейский блок с нотик

Окропили баллончиком,

Не уснуть при луне.

Я гуляю по памяти,

На своём берегу.

Двери настежь, не заперты,

Даже злому врагу.

Что приходит непрошеный

Из моих дальних бед,

Лишь чуть-чуть запорошенный

Сединой моих лет…

Моё одиночество

Моё одиночество

Среди шумной жизни —

Главное высочество

В дорогой Отчизне.

Моё одиночество

Посреди тревоги,

Где бурьяном до чиста

Заросли дороги.

Моё одиночество,

Как беда случится,

Страшное пророчество —

Вкруг чужие лица.

Моё одиночество,

Во время падения,

Называть по отчеству

Странные явления.

Моё одиночество

В этой шумной жизни,

Рифмы власть – Высочество

Не в чужой Отчизне.

Не готов я пока

Не готов я пока умирать,

Не успел сделать множества дел

И пока не спешу на вокзал,

Чтобы выбрать маршрута предел.

Не готов я пока передать

То, что помню, что чувствую я,

Свою душу кому-то отдать

Ни за что, никого не виня.

Не готов на бегу домолчать,

Многих слов не готов говорить,

А другие устал повторять

И за них я прошу извинить.

Не готов я пока для тебя

Всё забыть и по новому жить,

Хоть по-прежнему слово любя

Не готов я стихом говорить.

Не готов я пока получать

До Конечной плацкартный билет,

И никто мне не сможет сказать,

Сколь отпущено Господом лет.

Европейских побед гусляры

В детстве был я, как все, пионером,

У костров, про «костры» распевал,

С пионерским отрядом шагал на пленэры,

Желатином холсты грунтовал.

Вырастал я во время полётов,

И космической эра звалась,

Но в приставке, с бобинами, «Нота»,

Почему-то всё лента рвалась.

На звучащие Галича песни

Мы умели подтекст подложить

И казалось всем, что интересней,

Сквозь глушилки, Свободу ловить.

Потрясала страну и Таганка,

Что Любимов мог там сотворить,

На Таганку, с друзьями, обманкой,

Без билетов учились ходить…

Где ж мои пионерские зорьки,

Комсомольских походов костры?

Барабанят Европы задворки,

Европейских побед гусляры.

В детстве был я, как все, пионером…

Не обо мне, казачьи песни

«Цикл песен о казачьих судьбах…

Кубанских, Луганских, Ростовских, Донецких…»

Под уздцы вести своих коней

Наша память словно перекати поле,

Перепутаны поводья, стремена,

И посредственно учились в средней школе,

Что не каждая нам помнится война.

Знать о прошлом всё, от слова и до слова,

Без вопросов, не давали мы обет.

Бег коней по полю – отзвуки былого,

Не озвучен в нашей памяти сюжет.

Мы коня не рисовали вороного,

Не вели его в поводьях ратных лет.

Что нам поле, что нам поле Куликово?

Кто нам воин, кто нам воин Пересвет?

Сколько в поле боли, сколько крови,

Сколько плача от не прошеных копыт,

От кнутов и стоны девушек в неволе,

С пентатоникой гортанною, навзрыд.

Поле жгли кострами смерти злые стрелы,

Полыхала, словно птица, вся земля,

Посреди огня поклоны ошалело

Отдавали все головки ковыля.

Как пустоты в нашей памяти заполнить,

Чтоб веков прошедших не терялся след,

Поле славы Куликово вспомнить,

И в строю остался воин Пересвет?

Чтоб летели, словно ветры, наши кони,

По степи, навстречу клину журавлей.

Светлой памятью был каждый удостоен,

Вечной славы Куликовских ковылей.

Причаститься где, отмыться как на воле

От экранных, белокаменных огней?..

Может, в чистом Куликовом поле.

Городские сумашедшие

Там, где калики ходили перехожие,

Где паслись и дики вепри, и туры,

Танцевали ворожеи придорожные,

Разжигая приворотные костры.

А вокруг скопилось столько нечисти,

Ни проехать мимо них и ни пройти.

Отдавай врагам кошель и разны почести,

Чтоб живым из леса ноги унести.

Там, где калики ходили перехожие,

У тепла костров согреться до утра,

Нынче ходят равнодушные прохожие

И другая подзаборная мура.

Держат души ворожеи не ушедшие

Под прицелом иль под страхом топора,

Но не модны городские сумасшедшие,

Лишь в войну играет наша детвора.

Донецкий распев. Полюбила москаля

Не забыть мне, не забыть тебя, Алёшка,

Как с тобою, под гармошку, пел Донец,

Как играла для меня твоя гармошка,

Белый танец, миг свидания сердец.

На мостках мы посидели на дорожку,

Сберегая в ночь разлуки тишину,

«Я оставлю, – ты сказал, – свою гармошку,

Без тебя, играть не будет на Дону».

В небе чистом клин курлычет журавлиный.

Тихо шепчут серебристы тополя:

«Полюбила, полюбила, полюбиила,

Полюбила ты донского москаля,

На беду свою ты, Ксюша, полюбиила,

Полюбила, полюбила москаля.

А под утро написал мне на песочке:

«Мы навек с тобою связаны судьбой!»

Ожидай, сказал на зорьке нашей ночки,

Сватовья приедут с Дона за тобой.

Сколько писем безответных я, Алёшка,

Посылала на донскую сторону,

Не дошли, наверно, и твоя гармошка,

Одиноко, слышу, плачет на Дону.

Ты скажи, Алёша, мой дружок хороший,

Хоть словечко мне, хотя бы и во сне,

Когда кончатся военные пороши,

Когда свидимся с тобой, не на войне.

Заплету я, опущу в Донец веночек,

Пусть плывёт на Дон веночек в два кольца,

В нём записка: «Как родится наш сыночек,

Назовём его Алёшкой, в честь отца».

У окошка я, обняв твою гармошку,

Слышу музыку седого скрипаля.

Плачет скрипка про коханого Алёшку,

Про коханую гармошку москаля…