Еврейский «крестовый» поход

На седьмой день после сражения с пиратами около полудня на горизонте показалась еле различимая скала. Часа через два стало ясно, что она является частью суши. Скорее всего, это и есть египетское побережье, другого клочка земли здесь вроде бы нет. На скале торчала какая-то башня из белого камня. Один из членов команды, не раз бывавший в этих водах, опознал в ней маяк Рас Эль-Канаис, от которого до Александрии был день пути. Не подходя близко к берегу — вдруг там мель или скалы, повернули на восток. И уже следующим утром показалась огромная акватория Александрийского порта. Взяли на борт лоцмана с одной из крутившихся для этой цели на рейде лодчонок, и тот благополучно привел нас в гавань. Весь оставшийся световой день — кстати, самый длинный в году, потратили на улаживание бумажных вопросов. Так как Египетский султанат был на данный момент одним из мощнейших государств мира, то и бюрократический аппарат у него имелся соответствующий. Размахом, пожалуй, превосходивший еще памятный мне венецианский. Ночь провели на корабле и только на следующий день начали сборы в дорогу. С которыми возникли некоторые сложности. Частично я знал о них еще перед отплытием по рассказам Цадока, с другими столкнулись на месте. Дело в том, что, по исламским законам, на немусульман — зимми, верящих в Единого Бога, к которым относились евреи и христиане, — кроме десятипроцентного дополнительного налога распространялись еще и другие ограничения. Такие как определенные знаки на одежде, запрет носить оружие и передвигаться на благородных животных — лошадях и верблюдах.

Хотя отец нынешнего султана Саладин, сам будучи турком, изрядно смягчил некоторые ограничения, тем не менее они существовали. Разрешение на ношение оружия нашей охраной удалось получить у таможенной администрации с помощью рекомендательного письма от их венецианских коллег — иностранным купцам, по распоряжению султана, делали послабления режима. Такой вот экономический протекционизм, пока Аллах не видит. Для усиления действия письма, естественно, к нему прилагался мешочек с парой сотен дирхемов — арабских серебряных монет. Без этого, разумеется, рассчитывать на понимание было трудно. А вот запрет на езду на лошади обойти не представлялось возможным. Поэтому пришлось приобрести два десятка повозок, запряженных мулами, и несколько ослов — на них рассекать евреям и христианам не возбранялось. На это все и погрузили привезенные товары. Оставалось еще решить вопрос с кораблем, так как после произошедшего мы автоматически стали его владельцами. По факту, так сказать. Цадок предлагал его продать, но я, переговорив с командой, которая, за исключением покойного боцмана, в грязных делах бывшего капитана замешана не была, решил иначе. Судно на случай, если оно понадобится для обратной дороги, оставили в порту. Присягнувшей мне на верность команде выдали немного денег и приказали, пока мы отсутствуем, заняться ремонтом пострадавшего во время боя корабля. Угнать они его без капитана не могли, продать тоже — об этом позаботится «смазанная» портовая администрация, — так что я оставлял корыто у пирса со спокойной душой.

Лишь на третий день, расположившись за отсутствием лошадей на тюках с товарами, уложенных на повозках, мы выехали на каирский тракт. За главными дорогами в султанате традиционно хорошо следили, разбойников на основных торговых путях давно повывели, поэтому, несмотря на то что мулы и ослы еле переставляли копыта, до столицы добрались довольно быстро, за пять дней. Каир встретил нас шумом и напыщенной роскошью огромного, по местным меркам, города. Центральный городской рынок, куда мы направились, чтобы разместиться в одном из расположенных возле него караван-сараях, предназначенных для приема торговых караванов, был гораздо больше довольно немаленького венецианского базара. И гораздо насыщенней разнообразными товарами. По рассказам Цадока, караваны верблюдов из Ирака, Ирана и Аравии доставляли сюда изюм, урюк, миндаль, финики, «сарацинские» из стран бывшего халифата и багдадские гладкие и пушистые ковры, готовые одежды. Еще здесь торговали едким индийским перцем, нардом из Лаодикеи, ароматной корицей с Цейлона и из Средней Азии, гвоздикой с Молуккских островов. С Явы и Суматры доставляли алоэ, из Тибета — растительный мускус, из Персии — лазурь, из Аравии — благовония: ливан и душистую смолу мирру. Пока мы ехали вдоль бесконечных рядов, Цадок еще многое перечислил, но я уже не мог запомнить. Причем я сильно сомневался, что тот сам хотя бы приблизительно представляет, где находится большая часть упомянутых им стран. Словом, здесь можно было достать решительно все, что производилось или добывалось в цивилизованном и не очень мире.