Еврейское остроумие

В Терезине, где царил страшный голод, по рукам ходила записка со следующим текстом: "Берегитесь брачного афериста! По лагерю бродит пожилой человек и пытается склонить женщин к заключению брака, называя себя поваром в бараке В I. Предупреждаем: он не повар, а всего-навсего бывший надворный советник из Вены, и работает он теперь в канцелярии".

Эта история действительно произошла в начале Второй мировой войны в одном из лондонских призывных пунктов. Еврей-беженец из Германии решил пойти добровольцем в армию.

— Как ваше имя? — спрашивает его английский полковник.

— Вильгельм Адольф Дойч.

— Вы, наверно, немного преувеличиваете?

Пинкусу удалось бежать из гитлеровской Германии, и теперь он прогуливается по улицам Нью-Йорка. Здесь нет скамеек с надписью "Только для арийцев", нет учреждений, на дверях которых написано "Вход только для евреев". С радостно бьющимся сердцем он заходит в лавку, чтобы купить фруктов.

— For juice ( для сока)? — спрашивает продавщица.

Пинкус в ужасе восклицает:

— Как, здесь тоже? (Он путает английские слова juice — "сок" и jews — "евреи", так как они произносятся одинаково.)

Кон приезжает в Нью-Йорк в гости к своему старинному другу Леви, тоже бежавшему из Германии.

— Леви, ты в своем уме, зачем ты повесил портрет Гитлера?

— Чтобы утихла тоска по родине!

С великим трудом Койфману удалось эмигрировать в Англию. Самолет садится в аэропорту, Койфман подходит к двери и видит, что дождь льет как из ведра. Он воздевает руки к небу и говорит со вздохом:

— И ради такого климата мне пришлось отвалить такую кучу денег за разрешение!

Двое еврейских эмигрантов из Вены рассуждают о том, что будет через десять лет.

— Я буду опять жить в Вене. И пойду со своей Ревеккой гулять по Пратеру. А навстречу нам попадется старик в лохмотьях. Я гордо пройду мимо и скажу: "Смотри, Ревекка, вон он идет, этот Гитлер!"

— Я так и знал, что ты трус! Я тоже буду жить в Вене. Буду сидеть в кафе и читать газету. А прочитав, откладывать в сторону и брать в руки другую газету. Тут ко мне подойдет плохо одетый господин и робко попросит: "Сударь, эту газету можно взять?" А я едва взгляну на него и процежу сквозь зубы: "Вам — нельзя, господин Гитлер!"

Двое еврейских эмигрантов встречаются в верховьях Амазонки и обмениваются опытом работы.

— Я ловлю змей, собираю их яд и везу его к устью реки. Потом возвращаюсь сюда. Жить можно.

— А я добываю сок каучуковых деревьев. Как наберу достаточно, отвожу к устью и возвращаюсь сюда. Жить можно.

— А что поделывает Меерсон?

— Он пустился в авантюру.

— То есть?

— Вернулся в Германию.

Двое эмигрируют. В том городе, куда они приехали, община обещает им поддержку. Первый — врач, его устраивают санитаром в больницу. Второй говорит, что он кантор. Предлагать кантору грубую работу неудобно, и община назначает ему небольшую пенсию. Но потом все же просит спеть в синагоге.

Кантор-самозванец в отчаянии прибегает к врачу:

— Ой, что мне делать? Я же совсем не умею петь!

— Сделай так: встань на возвышение, издай один-единственный звук и упади. Остальное я беру на себя.

Так все и происходит. Врач пробирается сквозь толпу, осматривает больного, щупает пульс и выпрямляется.

— Евреи, жить он будет. Но петь — никогда!

Еще один эмигрант. Чтобы не работать, он объявляет, что у него паралич.

— Ты с ума сошел? — спрашивает его друг. — Теперь, чтобы не прослыть обманщиком, тебе придется остаться паралитиком на всю жизнь!

— Еще чего! Если мне это дело разонравится, я поеду в Лурд (чудотворный источник, место паломничества у католиков).

Трое эмигрантов встречаются в Нью-Йорке.

— Вы мне не поверите, — говорит первый, — но дома, в Берлине, у меня был самый большой в городе магазин готового платья.

— Вы мне не поверите, — говорит второй, — но дома, в Вене, я жил в княжеском дворце.

Третий, с карликовым пинчером на коленях, говорит:

— Что касается меня, то я и дома был таким же небохантом ( бедолагой), как здесь. Но мой пинчер — вы не поверите! — дома мой пинчер был сенбернаром.

Сразу после войны многие еврейские эмигранты в Англии служили в армии и гражданской администрации. В парижских кафе висели объявления: "Просим наших английскихгостей не так громко разговаривать по-немецки".

Вена, 1946 год. Возле Венской оперы разговаривают английский и американский офицеры. Мимо проходит французский майор. Англичанин, сквозь зубы:

— Ой, вот и Тейтельбаум опять в Вене!

Вторая мировая война закончилась. В венском кафе еврей требует газету "Фелькишер беобахтер". Официант отвечает, что нацистских газет больше нет. Такая сценка повторяется ежедневно. В конце концов официант спрашивает:

— Я вам каждый день говорю, что этой газеты больше не существует, так зачем же вы ее каждый раз спрашиваете?

— Для того и спрашиваю — чтобы слышать, что ее больше нет!

Чтобы оградить бывшего члена нацистской партии Мюллера от возможных преследований, чиновник задает ему вопросы: