Еврейское остроумие. Земля обетованная

В поезде идет разговор о знаменитых людях. Участвующий в разговоре еврей повсюду видит «своих».

— Эйнштейн…

— Еврей.

— Спиноза…

— Еврей.

— Левитан…

— Еврей.

— Мендельсон…

— Еврей.

— Гейне…

— Еврей.

— О Господи Исусе, Пресвятая Богородица! — воскликнул сосед.

— Тоже евреи.

* * *

— Рабинович, почему вы в партию не вступаете?

— Потому что обязанности у меня будут, как у коммуниста, а права — как у еврея!

* * *

— Але, это КГБ?

— Да.

— К вам мой попугай не залетал?

— Нет. А вы — кто?

— Я — Рабинович. Я хотел вам сказать, что я его политических убеждений не разделяю!

* * *

— Тук-тук!

— Кто там?

— КГБ. Рабинович, у вас есть попугай?

— Есть!

— Покажите!

Рабинович открывает холодильник, оттуда вылетает попугай и орет:

— Слава КПСС! Слава КПСС! Слава КПСС!

— Спасибо! До свиданья!

После ухода гостей Рабинович поворачивается к попугаю и говорит:

— Понял, падла, чем Сибирь пахнет?!

* * *

Разговаривают два музыканта:

— Нет, ну я не понимаю, как такую классную музыку — джаз — могли придумать какие-то негры? — Сема, успокойтесь, они-таки были негры только по паспорту!

* * *

Еврейская семья на опере «Евгений Онегин». Теща спрашивает у зятя-гоя:

— Скажи, а Онегин — еврей?

— Нет, Роза Марковна, он русский.

Проходит пять минут.

— Скажи, а Ленский-то еврей?

— Нет, Роза Марковна, русский.

Проходит еще пять минут.

— А Татьяна, я вижу, еврейка?

— Нет, что вы, Роза Марковна. Она чисто русская.

Проходит еще время.

— Ну, а няня Татьяны, она-то ведь еврейка, да?

— Еврейка, еврейка… — вздыхает зять. Теща поворачивается к сцене, хлопает в ладоши и кричит:

— Браво, няня!

А. Корсунь И не забудь передать привет маме…

Сижу на нарах я, в Наро-Фоминске я,
Когда б ты знала, жизнь мою губя,
Что я ведь мог бы выйти в Папы Римские,
А в мамы взять, естественно, тебя.
…И в этом перегиб и парадокс:
Кого-то выбирают Римским Папою,
Кого-то запирают в тесный бокс…

В. Высоцкий

Харьков. 20 июня 2001 года. Квартира Иваненко. 2 часа 32 минуты местного времени[1]. Все спят. Истошно звонит телефон. Наконец хозяин просыпается и поднимает трубку, в ней раздается голос:

— Алло! Говорят, ты едешь к папе? Так вот; как увидишь папу, так передай ему привет от Нюмочки из Бердичева[2]. Как «какого Нюмочки»? А то он не знает. Того, шо жил в соседнем с ним доме на Старосинагогальной улице. Не, ну он помнит. И скажи ему, шо тот сюртук, который папа брал одеть на свою свадьбу[3] (шоб он мине был так здоров, как он возвращает вещи), пусть папа оставит себе — Нюмочка уже пошил себе новый.

Да, еще о дяде Боре скажи: умер три, нет, уже, наверно, четыре года назад в Бер-Шеве. Скучал ужасно. Все вспоминал о родине. О том, шо Кароль был должен ему 15 злотых, которых тот не отдал ему, когда началась война. Нет, ну об этом не говори. Папе это будет неприятно. Да и шлемазл[4] Сема, сын дяди Бори, все равно не знает ничего об этом долге.

Да, еще скажи, шо привет передает Сеня из Умани. Скажи, шо те облатки, которые папа дал ему в прошлый раз, Сеня уже продал, так шо пусть пришлет новые. И еще скажи: у народа совсем нет денег. Эти он продал по три гривны за штуку, а если больше десяти сразу — так по две гривны. Так шо более трех тысяч он не наторговал, а из них две ушло на покрытие расходов. Ну, ты же умный, ты же знаешь, шо сказать: сейчас все дорого — свет, вода, отопление.

А еще скажи, шо тетя Фира уже вышла на пенсию, так шо мы уже забыли запах курицы, которую мы ели, пока она работала экономистом на птицефабрике. Так шо пусть папа пришлет хотя бы одну итальянскую. Ну, или две… Пусть и у нас будет праздник.

Да, еще скажи папе: будет проездом из Киева во Львов, пусть заедет в Любавичи — Римма уже родила двоих детей. Да, мальчики. Эфраим и Менаше. Очаровательные дети, вот осенью в школу пойдут. Пусть приедет и благословит их. Внуки все-таки.

Да, как приедешь, за разговором скажи папе, шо он правильно все сделал, шо ввел службу на национальных языках. Кантор[5] Лева Герцль говорил, шо не звучит кадиш на латыни. И он таки это понял. Ведь в «шалом» — два слога, а в «рах» — всего один; и это слово (шоб оно всегда было с нами) только в припеве повторяется трижды. Так шо, теперь из-за какой-то латыни менять мотив?