Еврейское счастье военлета Фрейдсона

Ну да, ну да… Не знаю как насчет получше, но то что достать легче — верю. Ленд-лиз… Контрабанда моряков с арктических конвоев… Она же и с Персии прёт в довесок к танкам и самолетам от союзников… С британских территорий любое барахло тащить в СССР удобнее и ближе, чем из Америки. Так что не будем привередничать. Рискует же человек — уголовную статью за спекуляцию никто не отменял. Но как видно ему эта японская бритва так глянулась, аж кушать не может, а мне так все равно. ''Жиллетт — лучше для мужчины нет'' как-то привычнее.

— Согласен. Договоримся, — успокоил я его.

— А я вас всех сегодня побрею этой ''Комиссори'', - заулыбался парикмахер своим обещаниям. Профессиональная гордость из него просто выпирала.

— Вы позволите? — Это уже вопрос ко мне вопрос как к хозяину.

— Валяйте, — разрешил я.

Бритье японской бритвой оказалось мягче, чем ''Золингеном''. Я бы даже сказал — приятней. Хотя казалось бы и там и тут просто заточенная железка?

Попутно брадобрей поведал нам, что такая бритва у него уже была до революции. Продал ее ему в девятьсот седьмом году один офицер, вернувшийся из японского плена.

— Он тогда вышел в отставку и записался в купеческую гильдию, — повествовал брадобрей, — соответственно отрастив бороду. Такую большую… Старообрядческую. Так что бритва ему стала без надобности. А мне так очень пригодилась. Особенно при обслуживании женщин. ''Комиссори'' очень ласкова к женской нежной коже, — и он улыбнулся своим воспоминаниям. — А утратил я ее в девятнадцатом году. Какие-то мазурики налетели на меня среди бела дня в Кривоколенном переулке и отобрали саквояж. Там кроме рабочих бритв много еще чего было… Да что уж там… Слава богу, что не убили. Перукарню-то частную пришлось мне закрыть при военном коммунизме. Дома, слава богу, коллекция бритв, что лет десять собирал, осталась, так что до самого НЭПа работал я подпольным надомником. Революция революцией, а женщины на всё готовы лишь бы избавиться от волоса на ногах. Тем более что юбки стали носить короткие — до колен. Думаю, эту их блажь, и коммунизм не разрешит. А для пайка стал я раненых в госпитале брить. Как вас. Так до сих пор и брею. Вот кровь пускать любителей не стало — наука запретила.

Уходя, наш брадобрей задержался в дверях.

— Вы не передумаете? — глянул он на меня глазами бассета.

— Нет, — успокоил я его. — Договорились же.

— Не жалко? — спросил Данилкин, когда за цирюльником захлопнулась дверь. — Судя по всему дорогая вещь.

— Нет, Иван Иваныч, не жалко, — ответил я твердо. — Морду резать по утрам жальче. Курить идем?

— Давай после завтрака, — предложил капитан и все с ним согласились.

Артиллерист тоже курящий оказался. Со своим ''Казбеком''. Старший командир на высокой должностной категории. Паек не хухры-мухры.

Завтрак пролетел, как его и не было.

За ним перекур в туалете под новые армянские байки. Веселый мужик этот Анастас, хоть и имя носит женское.

Врачебный обход, на котором Арапетяна сразу же забрали на каталку и увезли в процедурную. А Ракову доктор пригрозил отлучить от массажа, если тот будет еще хулиганить. Правда, в чем заключалось хулиганство лейтенанта, нам не сообщили.

Мне же военврач первого ранга Богораз опять пообещал снять гипс…

Но не сняли. И даже про ЛФК забыли.

Доктор Туровский, отловив меня по дороге в курилку и отведя в сторонку, шепотом приказал готовиться к комиссии из Сербского, которая прибудет сразу после обеда. Ему уже отзвонились.

Коган объявился. Морда зеленая глаза оранжевые. Чем он там всю ночь занимался? Зато успел сменить свои щегольские галифе с хромачами на красноармейские шаровары и ботинки ''прощай молодость''.

— Зато теперь я могу все самостоятельно одной рукой одеть, — пояснил он смену имиджа всей палате.

Попросил помочь собрать ему шмотки, так как переселяется он от нас — выделили ему каморку два на три метра без окна в личное пользование ''для переночевать''. А рабочее место комиссар определил ему в ''предбаннике'' своего кабинета. Там же где и замполитрука сидит.

И отбыл, сделав нам ручкой.

На что Раков сменив репертуар, задорно распевал.

Летят по небу самолеты. Бомбовозы.
Хотят засыпать нас землей
А я парнишка лет семнадцать-двадцать-тридцать. То и более
Лежу с оторванной ногой.
Ко мне подходит санитарка. Звать Тамарка:
Давай тебя перевяжу сикись-накись. Грязной тряпкой.
И спать с собою положу…

И пока до обеда никому до меня дела нет, слинял я потихоньку в госпитальную библиотеку — подшивки газет полистать. Вживаться в этот мир информационно. Разве хочешь — надо.

После обеда доктор Туровский лично проводил меня до кабинета, в котором заседала комиссия мозголомов из Сербского и напутствовал у дверей.

— Будь самим собой и все будет хорошо.

— Я постараюсь, Соломон Иосифович, — попытался сам его успокоить в свою очередь.