«Еврейское слово»: колонки

27 марта – 2 апреля

Прелестная книжка. «Девять врат» Иржи Лангера. В своих колонках я регулярно использую выход новой книги как повод для обсуждения чего-то злободневного. Томик, сплетающий в единый узел события и характеры, иногда служит этой цели убедительнее сиюминутных фактов. «Девять врат» уникальная книга в том смысле, что написана из глубины хасидской культуры евреем, укорененным в культуре европейской. Это близко к тому, как сложилось сейчас у нас: евреи, кто больше кто меньше, ощущают свою принадлежность к народу своих дедов, хотя никак не в меньшей степени и то, что в них воспитано Россией. Три брата Лангера родились в Праге, старший стал известным драматургом, Иржи был младший и за время жизни прошел через несколько крайних состояний. Из молодого рафинированного интеллектуала превратился в фанатичного хасида, затем постепенно сообразовал исполнение мельчайших требований религии с общепринятым бытом повседневно верующих собратьев – и написал «Девять врат».

Тут маленькое отступление. Допускаю, что книжки серий «Проза еврейской жизни» и «Чейсовская коллекция» не расхватываются покупателями, как детективы. Но они лежат, так сказать, наготове. Иржи Лангер выпустил свою книгу в 1937 году, при набравшем силу фашизме. По свидетельству его брата, «это были не образцы каббалистической литературы, а рассказы, рассчитанные на простых читателей, открывавшие им о евреях нечто совершенно отличное от антисемитских текстов, которые тайно переправляли через границу нацисты». Книгу приняли с воодушевлением и интересом. Очаровательный юмор и пронзительная достоверность историй о простецах, нищих, жизнерадостных, святых самым естественным образом сочетаются в ней с замечаниями обладателя глубоких светских знаний. Написанная по-чешски, она говорит с современниками на живом, уличном, часто бесцеремонном языке. Она переведена во многих странах, сегодня в России. Так что «книги имеют свою судьбу», никто не знает, какая роль отведена и упомянутым сериям в синих обложках.

Но на этот раз я готов обратиться, чего никогда прежде не делал, к читателям «ЕС» с просьбой. Купите «Девять врат» – не только прочесть, а и почитывать то-другое место, открывая на любой странице. Книжка стоит много больше потраченных на нее рублей, она выходит за рамки рассказанных историй, мудрости, анекдотов. Это не этнография еврейских городков и местечек, не маршруты лабиринтов иудаизма. Это о том, как живут люди вообще, все, как свободно и весело они могут жить, будучи гонимы, голодны и больны, и почему в жизни не бывает безвыходных положений. Будь моя воля, я бы не писал о ней, а переписывал из нее эпизод за эпизодом.

«Город Цанз был раем для музыкантов и певцов. Денно и нощно там жужжало, звенело, шумело и гудело, как в пчелином улье или как у какой-нибудь плотины. Это учились и упражнялись музыканты! А что было тогда, когда они все вместе по своим инструментам ударяли! Однако не подумайте, что они играли или пели что-нибудь одинаковое. Ничего подобного. Контрабас, например, играл что-то одно, скрипка пела совершенно другое». Это книжка описывает самое себя.

Иржи Лангер был младшим другом Кафки, они целыми днями бродили по Праге и разговаривали. Знать бы, о чем. В «Девяти вратах» есть рассказ, который дает на этот вопрос ответ, пусть непрямой. Молодой богатый хасид грешил все тяжелее и тяжелее, но неожиданно по прошествии лет раскаялся и рассказал, по какой причине. Однажды ему приснилось, будто он куда-то едет. Далеко-далеко. И чувствует ужасный голод. Трактир. Ему подают свиную печень. Он к этому безразличен, ему все равно, запретна пища или нет. Но только он хочет отправить в рот первый кусок, как подходит незнакомый человек и говорит: «Я пришел, чтобы отдать вас под суд! Против вас выдвинуто законное обвинение». Вид его столь почтенный, голос звучит столь серьезно, что наш герой хочешь не хочешь встает из-за стола и следует за ним, не проглотив ни единого куска. Входят в здание суда. В прихожей их встречает служитель, спрашивает имя. Тот представляется, служитель мрачнеет и говорит: «Да, вас вызывают в суд. Но сейчас у суда нет для вас времени. Вернитесь туда, откуда вы пришли, и ждите». Тот возвращается в трактир и хочет приняться за еду. Но опять входит тот же незнакомец, и вся сцена повторяется. И в третий раз тоже. Наконец длиннобородые старцы-судьи готовы. Незнакомец начинает перечислять грехи. Ужасные, они громоздятся перед обвиняемым, как груды дохлых крыс, скорпионов, змей. Он заламывает руки, льет слезы, умоляет сжалиться. Один из старцев говорит: надо дать ему возможность исправиться. Несчастный вглядывается в его лицо – и узнает своего святого рабби. «Ну, говорят судьи, раз за него просит такой человек, простим его»… Разве эта история не приводит на ум обстановку «Процесса» Кафки? Приговоры разные, судопроизводство одно.