Эвритмическая работа с Рудольфом Штейнером

В то время, когда я познакомилась с эвритмией, я читала цикл Р. Штейнера "Евангелие от Иоанна в связи с тремя другими Евангелиями…[56], в восьмой лекции Р. Штейнер говорит о философии Соловьева: "Но все, не имеющие теософии (антропософии), не могут произвести ничего большего, чем пустой сосуд понятий. Так же обстоит дело и с глубоким мыслителем Соловьевым. Его философские системы напоминают сосуды понятий; в них нужно влить то, чего они требуют, что предопределено их формой, но чего в них нет, и что может прийти только из антропософского течения. Оно наполнило бы эти сосуды живой водой, сообщениями об оккультном, о реальностях духовного мира. Антропософское мировоззрение способно принести это содержание лучшим умам, которые уже сегодня показывают, что нуждаются в этом, и чья трагедия заключается в том, что они не могут этого получить. По отношению к таким душам мы можем употребить слова: "Они томятся по антропософии!" "Они не смогли ее найти. Через антропософское движение в приготовленные ими сосуды должно влиться то, что позволит формировать ясные, отчетливые, истинные представления о важнейших событиях. О таких событиях, как явление Христа и Мистерия Голгофы". Этот цикл был прочитан в 1909 году, как раз в то время, когда я под впечатлением от чтения трудов Соловьева, танцуя, держала руки устремленными вверх в форме чаши.

В этой главе мне хотелось бы сообщить о своих дальнейших переживаниях, связанных с эвритмией: о стараниях, опыте, работе в совсем других жизненных условиях. Это была попытка сохранить полученный бесценный дар антропософии и, в частности, ее ветви — эвритмии, сначала в Дорнахе, а потом представить в другом месте то, что развивается в Гетеануме.

Некоторые размышления и описания особых проблем предваряют обзор будущего развития эвритмического искусства.

* * *

Я возвращаюсь к периоду 1924–1925 годов. С сентября 1924 года Р. Штейнер тяжело болел, был прикован к постели. Несмотря на это, он продолжал передавать нам все новые эвритмические формы с различными указаниями (для одежды, освещения и т. п.). Например, формы для некоторых стихотворений Альберта Штеффена, а также для изречения Михаила "Силами Солнца взращенные…", которые он передал Марии Штейнер, относятся к этому времени. Впервые мы исполнили это изречение уже после его смерти — на Пасху 1925 года.

Затем наступило 30 марта и последующие дни… Потом торжественная церемония в Столярной мастерской — великая мистерия: на сцене мы в последний раз видели Р. Штейнера, в окружении моря цветов… Поэтому эта сцена, эта простая, первая сцена Гетеанума для меня — самая любимая, возвышенная, самая святая из всех сцен. Она ведет с нами глубоко значимый, тайный разговор. Она бесконечно дорога нам, и останется такой навсегда.

Физически Р. Штейнера уже не было среди нас. Источник, оживлявший и лечивший нас на протяжении многих лет, теперь удалился.

Но для тех, кто связан духовно, кто пришел к антропософии, не существует разлуки. Благодаря ему мы знали это. Он часто говорил с нами об этом. Из его трудов мы теперь черпали силы для дальнейшей жизни и дальнейшей работы. Например, в Лондоне после лекции, прочитанной в 1922 году, на которой я присутствовала, он говорил о совместной жизни в сердце, в душе, которая распространяется на весь мир, о большой встрече, "объединяющей наши сердца, наши души".

Мы пытались продолжать путь, который благодаря ему открылся перед нами. Теперь нужно было прорабатывать то, что он нам оставил, развивать подаренную нам эвритмию, расти в этом, чтобы его дар в будущем стал нашим достоянием. Особенно в последние годы он подарил нам бесконечно много. Он поставил перед нами высокую цель и дал нам средства для воспроизведения через движение того небесного идеала — прообраза человека, о котором он говорит: "И когда затем человек чувствует: ты отправлен в мир, и на Земле в тебе не воплощается то, что заложено в этом прообразе, твой прообраз остался на небесах… — если это воспринято художественно, тогда это чувство перерастает в потребность довершить и внешнее воплощение этого прообраза. Видите ли, тогда человек сам становится инструментом, который через самого себя выражает отношение человека к миру, тогда человек становится эвритмистом[57]. Это была высокая цель, которую он поставил перед нами. Это был путь, на который он позволил нам вступить — долгий путь, святая задача, которую невозможно осуществить в рамках одной человеческой жизни. На этот раз для нас это было, пожалуй, только начало, самый первый шаг, который нам удалось сделать на этом пути.

Первое, что было сделано, — это эвритмическое торжество в память о Р. Штейнере. И затем — как и должно было быть — все в большем количестве последовали наши собственные композиции для речевой и музыкальной эвритмии: несовершенные попытки, походившие на беспомощный лепет на фоне его чудесных художественных форм и указаний. Мария Штейнер побуждала нас искать и пробовать, становиться все более самостоятельными в составлении программ выступлений.