Европа-45. Европа-Запад

— Нет.

— Где служил?

— В фатерланде.

— Еще?

— В протекторате.

— То есть в Чехословакии?

— Яволь.

— Еще где?

— В Польше, во Франции, в Голландии...

— Еще?

— В Норвегии, в Италии, в Югославии.

— Еще?

— На Украине.

— Еще?

— В Белоруссии.

— Прошу, Панове,— обернулся пан Дулькевич к членам трибунала.— Эти ноги достаточно хорошо изучили географию Европы. Что делал в этих странах? Что делал в Польше? Пытал людей? Расстреливал?

— Я ни в кого не стрелял! Я не стрелял, никогда не стрелял! — закричал эсэсовец.

— Пан фашист может считать, что мы ему поверили. Что же он тогда делал в Польше? Грабил?

— Не грабил! Я не грабил! — снова закричал эсэсовец.

— Это не эсэсовец, а девственница,— заметил француз.— Он ничего не делал, не убивал, не крал, не жег. Ездил, наверно, по Европе, как турист.

— Яволь, яволь,— забормотал гауптшарфюрер.— Я путешествовал по Европе, я люблю путешествовать...

— А села на Украине кто жег? — Юджин толкнул его автоматом.

— Пан Вернер,— обратился к американцу Дулькевич,— прошу не нарушать процедуру. Вопросы ставить могут лишь члены трибунала. Вы имеете право выступить как свидетель. Гауптшарфюрер Поске, отвечайте трибуналу: с какой целью вы ездили по Европе?

— Я солдат. Мне приказывали. Я ездил вместе с армией.

— С частями СС. Да?

— Яволь.

— С теми самыми частями, которые жгли Орадур и расстреливали женщин и детей? — спросил француз.

— Которые уничтожили Лидице? — тихо проговорил Франтишек Сливка.

— С теми, что удерживали на берегах Ла-Манша бетонированные укрепления для запуска «фау»? — добавил англичанин.

— С теми, что разрушили Варшаву? Пытали поляков? Жгли Украину и Белоруссию? С теми?

Эсэсовец молчал.

— Пану тесно было в Германии. Немецкая земля скупая и неприветливая. Так?

— Да.

— Пану хотелось хорошей земли. Верно?

— Да.

— Больше пан ни о чем не думал. Правильно я говорю?

— Правильно.

Дулькевич допросил в качестве свидетеля Юджина. После этого член трибунала Сливка заметил:

— Меня беспокоит то, что подсудимый не признал ни одной своей провинности...

Но юридическая подготовка пана Дулькевича после допросов и пыток в Моабите оказалась большей, чем мог подумать кто-либо из присутствующих. Председатель трибунала терпеливо разъяснял чеху:

— Можем ли мы отличить правду в словах подсудимого от неправды, если нет свидетелей? Независимо от показаний подсудимого нам известна серия преступлений, участником которых он был. Подсудимый признает: он мечтал о захвате чужих земель. Ему хотелось чужой земли. Я полагаю, что этого достаточно для вынесения приговора. Прошу панов членов трибунала высказаться. Пан Честер!

— Достаточно.

— Пан Риго?

— Достаточно.

— Пан Сливка?

— Достаточно.

— Позволю себе, Панове, от вашего имени сформулировать приговор нашего высокого трибунала. Прошу встать!

Все встали. Пан Дулькевич еще раз одернул шинель. Голос у него зазвенел:

— Партизанский трибунал, выслушав показания подсудимого, бывшего гауптшарфюрера войск СС Фридриха Лоске, и признав его виновным в наибольшем преступлении на свете — посягательстве и вооруженном нападении на чужие земли, приговаривает...

Пан Дулькевич сделал паузу.

— Фридриху Поске съесть три килограмма немецкой земли. Прошу голосовать. Пан Сливка?

— Я за.

— Пан Риго?

— За!

— Пан Честер?

— Тоже за!

— Пан Вернер, трибунал просит выполнить приговор.

Юджину не надо было повторять дважды. Он разгреб снег носком ботинка, толкнул эсэсовца на рыжую каменистую землю и приказал:

— Ешь!

Эсэсовец смотрел на землю полными слез глазами. Похоже, что он впервые увидел свою немецкую землю, сухую, каменистую, черствую. Он обрадовался радостью тупого животного, которого не убивают, а только заставили посмотреть на нож. Что же, правда есть землю?

— Ешь, подлая тварь!

И он припал к земле. Сгреб ногтями смерзшиеся комья, затолкал в рот, вытаращив глаза, попробовал проглотить.

— Жуй! — толкнул его американец.

Эсэсовец жевал. Камни хрустели у него на зубах. Это тебе не нежинские огурчики, которыми ты лакомился на Украине! Не французские шоколады! Не английские сандвичи, о которых ты мечтал, глядя из Кале на белые скалы Дувра! Юджин не позволял эсэсовцу глотнуть даже комочек снега — ешь землю, землю! Это тебе за то, что наливал свое чрево знаменитым пильзенским пивом! Это тебе, собака, за польские голубцы, завернутые в сочные капустные листья!

— Ешь! Жри! Жуй!

И он ел, жрал, жевал. Мычал, чихал, как кот, которому дали понюхать жженое перо, вытирал слезы и заталкивал, заталкивал в рот землю. Знал: чем больше съест, тем милостивее будут его судьи, тем дальше от него будет то, о чем страшно подумать,— смерть.

Эсэсовец долго давился землей. Глотал, пока всем не надоело смотреть на его физиономию.

— Достаточно,— сказал Дулькевич.— Пан запомнит этот маленький эпизод из своей жизни. Пусть рассказывает всем: своим друзьям, детям и внукам. Если они когда-нибудь будут... Пан скажет им: «Не зарьтесь на чужую землю! Для человека достаточно одного килограмма своей земли, чтобы быть сытым на всю жизнь». Не так ли, пан?

Эсэсовец что-то промычал в ответ и закивал головой.