Европа-45. Европа-Запад

— Вас — в магистрат? К американцам?

— А что ж тут такого? Моя старая специальность при мне: я стану советником по вопросам общественного порядка и безопасности.

— Этим занимаются сами американцы.

— Тем лучше. А мы будем им ассистировать. Поверьте, я неплохо разбираюсь в этом деле.

— А списки военных преступников? Вас же схватят, едва только вы появитесь вне стен монастыря!

— Это уже ваша забота — сделать так, чтобы вашего советника не схватили.

— Коммунисты поднимут страшный шум.

— Не разумнее ли предпочесть шум и протесты коммунистов, нежели терпеть недовольство самих немцев? — криво усмехнулся доктор Лобке, намекая и на епископа, который согласно кивал головой на каждое его слово, и на него, доктора Аденауэра, который тоже недолюбливал коммунистов и никогда не пропускал случая засвидетельствовать свою к ним неприязнь словом и делом.

— Хорошо, — сказал Аденауэр, — кто хочет творить чудеса, должен помнить, что его ждут дела исключительно трудные. А разве я не хотел творить чудеса?

— Аминь, — заключил епископ, подымаясь со скамьи.

Встреча окончилась. Снаружи светило яркое солнце. В машине ждал улыбающийся, беззаботный шофер, который во время отсутствия бургомистра порядком позабавился, наблюдая за отцами францисканцами.

МИССИЯ «ПЕЙПЕР-КЛИПС»

Чтобы произнести одно слово, требуется работа семидесяти двух мускулов. Так заявил Юджину доктор, когда тот попытался что-то сказать и скорчился от боли, вызванной этим, казалось бы, совсем незначительным усилием. Никогда не представлял себе Юджин, что в его крупном и таком на первый взгляд обыкновенном теле может вмещаться такое сложное приспособление мускулов, нервов, сосудов и прочей чертовщины.

Боль приковала его к постели. Не давала возможности даже на локтях приподняться. Впервые за свои двадцать с лишним лет Юджин Вернер испытал такое чувство: ты хочешь подняться с кровати, ты полетел бы из этой постылой комнаты, белой и чистой до рези в глазах, куда угодно, а тебя не пускает какая-то бессмысленная дырка в боку, и ты недвижно лежишь в постели, будто прибит трехдюймовым костылем. Ты даже крикнуть как следует не можешь, ибо тебя мгновенно пронзит адская боль в теле и — что, пожалуй, еще хуже — сбегутся санитары, фельдшера, врачи, замашут на тебя руками, насупят брови, начнут мотать головами, будто кони в жару.

Однако — ничего не поделаешь. Надо было привыкать. И он привыкал. К тому же у него были свои маленькие утешения. Главное — он в Сицилии. Это напоминало сказку. Мыслями своими он все еще оставался там, на севере Италии, на горном шоссе возле озера Комо, а его тело, оказывается, уже в Сицилии.

«Быстро же меня перебросили сюда»,— подумал он, жмурясь и пытаясь представить себе, каким образом и чем его «перебрасывали»: самолетом, пароходом или машиной? Было, очевидно, всего понемножку, а он, оказывается, ничего не помнит.

Вскоре ему принесли медаль. Так называемое «Пурпурное сердце», даваемое всем американским солдатам за ранение.

— Это для начала, — ободряюще улыбаясь, сказал офицер из Службы информации и просвещения, принесший Юджину медаль, — а поправишься, пойдешь на фронт — получишь все награды, которые может получить американский вояка: медаль меткого стрелка, Бронзовую звезду, Серебряную звезду, Военный крест с пальмами и в довершение Почетную медаль конгресса.

— Вы считаете, что война продлится до тех пор, пока вы станете дедушкой? — не без ехидства спросил его Юджин.

— Но-но, сержант, — насупился офицер. -- Я вижу, что вас плохо учили уважать старших!

А еще неделю спустя пришел тот же офицер (оказалось, что он служит здесь при госпитале), взял Юджина за руку, хлопнул другой рукой сверху, забыв о боли, которую мог причинить раненому.

— Друг мой! — воскликнул он.— Вы родились в сорочке. Во-первых, вы значитесь в списке мертвых. Во-вторых, все те награды, которые я вам посулил, у вас уже имеются. Оказывается, их выдавали вам автоматически за все то время, пока вы блуждали где-то там по Европе. А в-третьих, дружок, вы уже не сержант, а лейтенант американской армии. Лейтенанта вам присвоили посмертно, по всей вероятности для утешения ваших безутешных родичей...

Так Юджин Вернер стал лейтенантом.

Его сразу же перевели в офицерскую палату, где у него оказался только один сосед, жилистый, угрюмого вида капитан, только накануне привезенный из Рима. Капитан был ранен в ногу, ранен при каких-то загадочных обстоятельствах, о которых у него не было ни малейшей охоты рассказывать новоиспеченному лейтенанту. Зато у этого жилистого черта оказалась под кроватью объемистая бутыль в плетенке; бутыль, по самое горлышко наполненная отличным сицилийским вином «мальвазия сичилиана». И хотя Юджин еще далек был от выздоровления, а капитану сделали только вторую перевязку, на следующий день они дружно взялись за мальвазию, ибо тот день оказался Днем Победы — счастливейшим днем для солдат всего мира.