Европа. Борьба за господство

Союзники сильно расходились во мнениях относительно установления демократии в Восточной Европе и в мире за пределами Европы. Несмотря на обещания, данные в Ялте, Сталин дал понять в Потсдаме, что не намерен допускать, чтобы Центральная и Восточная Европа самостоятельно решали свою судьбу. «Свободно избранное правительство в любой из этих стран будет антисоветским, – заявил он, – и мы не можем этого позволить».[1132] Впрочем, пока Сталина интересовали только стратегически важные Польша и Германия. Он согласился на свободные выборы в Чехословакии, Венгрии и Румынии. Европейские империалистические державы по тем же причинам не торопились организовывать выборы в заморских колониях, уверяя, что население колоний «еще не готово» сделать осознанный выбор, желает ли оно остаться в составе империи. Кроме того, были широко распространены опасения по поводу того, что расширение политического участия спровоцирует новый виток традиционной общинной вражды в религиозно и этнически мультикультурных районах Африки, Ближнего Востока, Азии и Индийского субконтинента.

Осенью 1945 года фокус военных и дипломатических усилий сместился на Дальний Восток, где японцы до сих пор оказывали ожесточенное сопротивление Америке, которая «прыгала с острова на остров» в Тихом океане. Великобритания направила значительные силы для защиты интересов империи, отчасти ради того, чтобы произвести впечатление на все более скептичных австралийцев и новозеландцев, но в первую очередь для обеспечения «доброй воли» Вашингтона, который хотели уговорить на постоянное участие в системе послевоенной европейской безопасности. В начале августа США сбросили атомные бомбы на японские города Хиросима и Нагасаки, мгновенно убив около 200 000 японцев, преимущественно гражданских.[1133] Применение этого нового разрушительного оружия коренным образом изменило характер международной политики – по крайней мере, в краткосрочной перспективе. «Хиросима потрясла весь мир, – сказал Сталин вскоре после взрывов. – Баланс сил нарушен».[1134] Соединенные Штаты были исполнены решимости сохранить свою ядерную монополию: в августе 1946 года Конгресс принял закон об атомной энергетике, который запрещает администрации США делиться этой технологией с другими державами, в том числе с союзниками. При этом имелись серьезные этические, политические и «операционные» препятствия для использования атомной бомбы в стратегических целях. Американцы лишь единожды прибегли к данной угрозе за четыре года своей ядерной монополии – чтобы ускорить вывод советских войск из Ирана. Главным, как неоднократно повторял Сталин, было сохранять здравомыслие. Коммунистический лидер поручил своим ученым создать как можно скорее советскую атомную бомбу. Не только СССР, но и союзники Америки ощутили собственную уязвимость в мире ядерной геополитики. Британские военачальники были твердо уверены, что им нужны «все дубинки, какие есть в мешке», и начали модифицировать свои бомбардировщики для несения атомного оружия даже прежде, чем у страны появилась желанная технология. Если коротко, применение атомной бомбы просто привело к крайним формам «дредноутной» гонки вооружений, хорошо знакомой миру. Как мы увидим, ядерное оружие безусловно учитывалось в традиционных раскладах европейской геополитики – особенно в «немецком вопросе», – но коренным образом их не изменило.

Жуткий опыт войны и неопределенность ее итогов способствовали популяризации идеи о коллективном утверждении Европой своих различных культурных, духовных, экономических и политических идентичностей. В ходе войны два итальянских антифашиста, Алтьеро Спинелли и Эрнесто Росси, составили манифест «За свободную и единую Европу». Они осуждали стремление «капиталистического империализма» и «тоталитарного государства» развязывать разрушительные войны. Единственный способ разорвать этот порочный круг, по мнению Спинелли и Росси, состоял в отказе от классической концепции баланса сил и создании в Европе совершенно новой системы сосуществования посредством «полной ликвидации разделения Европы на национальные суверенные государства» и учреждения «Европейской федерации». Эти «Соединенные Штаты Европы», как предполагалось, будут «опираться на республиканскую конституцию федеративных стран». Спинелли и Росси сознавали, что наилучшим моментом для реализации этого плана будут бурные месяцы после поражения Германии, «когда государства утратят былую силу, когда народные массы будут с нетерпением ожидать нового видения; так расплавленному металлу, пышущему жаром, легко придать новую форму, и этот металл ныне занимает умы истинных интернационалистов».[1135] Континент станет этакой tabula rasa[1136] и потому не составит труда внедрить новую систему, которая предназначена не для борьбы с внешним врагом, но чтобы предотвратить распад Европы.