Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

Отечественная литература того времени по магии, похоже, также пользуется этой маркой, как свидетельствует о том название одной из книг: «Книжечка об искусствах, написанная д-ром Пелином Хорати, королевск. лейб-медиком в Египте, как урожденным цыганом»[245]. Пожалуй, на несколько ином уровне Египет всплывает как страна магии и сокрытых первоначальных тайн еще у Фридриха Шиллера (1759–1805) в балладе «Истукан Изиды», у Новалиса (1772–1801) в повести «Ученики в Саисе» и в «Волшебной флейте» Моцарта (1756–1791). В литературе по магии египетский цыган становится ярмарочным псевдонимом, подобно тому, как Геркулес или Самсон считаются именами «сильных мужчин». С очень раннего времени цыганам присваивается выдуманная характеристика, выборочно и в зависимости от необходимости. Цыгане здесь не являются предметом изображения, они даже не жертва клеветы. Цыган Нехо точно так же, как и его гадающие и знахарствующие сестры и братья, – это просто-напросто выдумка для «пользы и удовольствия», как значится в названии одного карманного издания 1802 г.[246] Это относится также и к «Теологическому цыгану, Андрофилусу»[247], которому вверена роль обманщика-лжеучителя, напарника по диалогу в религиозном памфлете (1739).

В «Истории о докторе Иоганне Фаусте» (1587), где обсуждаются границы между наукой и суеверием, между белой и черной магией, автор и «ученую» хиромантию объявляет «фантазией»[248]. Цыганское гадание он безусловно считает богомерзким деянием:

Скорее это пустое дурачество / даже обман людей / что цыгане или беглые якобы татары смотрят людям на руки / и предсказывают им по линиям их ладоней. Коих безбожных сельских воров тогда попросту христианские начальники не должны терпеть и от них страдать / а заставить их / хлеб свой / как другие / добывать, не забывая бога и честь / или же / поскольку они так сверх меры безбожны и действуют как воры / наказывают их телесно[249].

С помощью стандартной формулы, которую потом изберет и Гриммельсхаузен, он взывает к церковным и светским властям, требуя положить этим деяниям насильственный конец.

Между тем люди всех сословий отнюдь не пренебрегают такой формой помощи в жизненных обстоятельствах, прежде всего в любовных и семейных делах. Иначе магические практики не были бы такой популярной темой в сборниках брачных советов от начала Нового времени и вплоть до начала XVIII в. В «Зеркале брака» (1598) Томаса Биркса, пропагандирующем новый протестантский идеал семьи, гадание в одной из сцен на улице показано и комично, и одновременно серьезно. «По требованию»[250] предсказывают будущее две цыганки с экзотическими именами Бирза и Хелам – сначала трем молодым женщинам, которые ничего не хотят за это платить. Цыганка обещает не вцепляться им в волосы, что она, к удивлению участников сцены, и выполняет:

Ты выродок, я вижу, злой /
Полна коварства предо мной /
Не думаю / что подобные тебе
Еще найдутся на этой земле[251]

.

Молодая женщина в ответ осыпает цыганку ругательствами, считая ее, как это было принято около 1600 г., «африканкой»: «Ты черный негр про меня все врешь / И ради денег обман вершишь»[252]. Второй женщине досталось не меньше. Она тоже реагирует бранью, используя ходовые стереотипы:

Черт попутал нас сегодня
Грязных ведьм он нам прислал /
Сей день урок мне преподал /
Цыганку больше не хочу
Я спрашивать / не заплачу
Я ни гроша / пусть пропадом они все пропадут
И в Некаре пусть без числа на дно пойдут[253]

.

Согласно комментарию шута, цыганки провозглашают неприкрытую правду и таким образом берут на себя задачу, которую обычно выполняет он сам. Молодые женщины не понимают двойного смысла, который кроется в слове «правда»: предсказание и разоблачение лжи. Так что третья женщина продолжает настаивать на том, чтобы ей сказали, какой у нее будет муж. Предсказание будущего опять оказывается не очень радужным, поэтому она тоже обзывает гадалку «черным чертом»[254]: