Политика министерства Мазарини по отношению к оппозиции была колеблющейся и непоследовательной, карательно-запретительные тенденции блокировались нежеланием начинать серьезную гражданскую войну, которая могла бы сорвать приближавшееся заключение Вестфальского мира. Начав с запретов, правительство вскоре пересмотрело свою позицию, санкционировав деятельность Палаты святого Людовика без ограничения сферы ее компетенции. С 30 июня по 10 июля эта последняя вотировала и представила на рассмотрение королевы предложения о реформе («27 статей»), которые тогда же начали проводиться в жизнь, поскольку правительство взяло курс на объявление государственного банкротства, дабы самому поживиться за счет финансистов. 9 июля получил отставку покровитель финансистов сюринтендант финансов Эмери. 11 июля было объявлено об отзыве из округа Парижского парламента почти всех интендантов, о сокращении тальи на ⅛ («27 статей» предлагали сокращение на ¼) и отмене недоимок по всем налогам. 13 июля было обещано создание Палаты правосудия для суда над финансистами. 18 июля решение об отзыве интендантов было распространено на всю страну, власть немногих оставшихся в пограничных провинциях интендантов была ограничена консультативными и военно-административными функциями. 20 июля парламент зарегистрировал декларацию о том, что впредь все эдикты о налогах должны утверждаться в высших судебных палатах; все не утвержденные ими поборы парламент объявил при этом отмененными.
Легко представить себе, как всколыхнули всю страну эти решения. Финансовая администрация во многих местностях была парализована, развернулись антиналоговые выступления. Крестьяне сплошь и рядом отказывались платить даже утвержденные парламентом налоги. 20–23 июля в самом Париже происходили демонстрации 6-тысячной толпы пришедших в город крестьян, которые требовали дальнейшего снижения тальи.
Напуганное правительство быстро стало тяготиться политикой уступок парламентариям. 31 июля через парламент была проведена в принудительном порядке «королевского заседания» декларация, утверждавшая «27 статей» лишь с существенными оговорками. Правительство особенно противилось одному из основных требований палат — уничтожению практики арестов без суда по простым королевским предписаниям («леттр де каше»). Недовольный парламент начал обсуждать вопрос о недостаточности уступок правительства. Мазарини быстро разочаровался и в кампании борьбы против финансистов. Известные дополнительные средства она дала, но и кредит был основательно расшатан, а парламент грозил подорвать его вконец, требуя суда над финансистами, — 22 августа он даже решил начать такое расследование собственными силами, не дожидаясь созыва Палаты правосудия.
В такой обстановке в Париж пришло известие о блестящей победе французской армии принца Конде над испанцами при Лансе 20 августа 1648 г. Явно переоценил свои силы, Мазарини принял импульсивное решение воспользоваться этой победой для перехода в наступление против оппозиции, арестовав ее лидеров в самый день благодарственного молебна 26 августа.
В этот день действительно были арестованы два парламентария, одним из которых был популярный в народе Пьер Бруссель. Народ пытался отбить арестованного, а когда это не удалось, Париж стал быстро и стихийно покрываться баррикадами. Маршал Ламейрэ, посланный с отрядом гвардейцев восстановить порядок, был окружен толпой и с трудом вернулся во дворец. На другой день, 27 августа баррикады были уже повсюду. Взялась за оружие и городская милиция — где из сочувствия к восстанию, где из опасений как бы народ не начал громить дома богачей, а иногда и просто под прямым давлением плебса. Народ напал на направлявшегося в парламент канцлера Сегье и чуть было не сжег его в доме, где он укрылся, спасло канцлера только прибытие отряда королевских войск. Парламент послал во дворец депутацию требовать освобождения арестованных. Королева обещала это только при условии прекращения общих заседаний парламента, и депутация отправилась обратно обсудить это предложение.
Но тут-то и проявилось, сколь далеким от пиетета было даже тогда отношение плебса к Парижскому парламенту. Возвращавшиеся ни с чем депутаты были освистаны народом, сам первый президент парламента Моле подвергся нападению отряда под началом какого-то подмастерья. Народ верил отдельным парламентариям — таким, как отличавшийся политической честностью и радикальными речами старик Бруссель, но вовсе не был склонен слепо доверять парламенту как корпорации. Парламентарии так и не смогли пробиться сквозь толпу и принуждены были вернуться во дворец, все более напоминавший осажденную крепость. Это произвело такое впечатление, что королева распорядилась освободить арестованных, и сразу после их возвращения в Париж 28 августа волнения прекратились.