Европа нового времени (XVII—ХVIII века)

Речь идет не только о следствии «спонтанной» социально-имущественной дифференциации крестьянства в условиях товарного производства, но и о сознательно осуществлявшейся землевладельческим классом политике вытеснения из землепользования хозяйственно слабых слоев традиционных держателей, как это имело место в Англии, с целью либо увеличить площади собственных доменов, либо заменить традиционный экономический быт выгодной для землевладельцев социальной средой. Предпринимателей же привлекал в деревню прежде всего неисчерпаемый резерв дешевой рабочей силы при самых незначительных изначальных затратах капитала на организацию производства. Рассеянная мануфактура обеспечивала предпринимателям прибыли, успешно конкурировавшие с доходами членов многих заморских торговых компаний, при минимальном риске убытков. Образно говоря, рассеянная мануфактура оказывалась «золотой россыпью Нового Света», обнаруженной в нескольких милях от родного города. Вторая половина XVII в. и XVIII в. — время подлинного расцвета этой мануфактуры, являвшейся самым репрезентативным воплощением собственно мануфактурного периода капитализма.

Таким образом, развитие мануфактуры в Англии не только было тесно связано, но в определенном смысле стало прямым следствием продолжавшегося аграрного передела, принявшего в XVIII в. форму «парламентских огораживаний». Это легализованное массовое обезземеливание английского крестьянства не только обеспечивало мануфактуру дешевой рабочей силой, но и было наиболее ярким проявлением того процесса смены мелкокрестьянского хозяйства капиталистическими формами сельскохозяйственного и промышленного производства, которому принадлежало будущее.

Можно ли, однако, говорить об общеевропейском характере кризиса феодализма, если известно, что в странах к востоку от Эльбы феодальные отношения именно в XVII в. приняли наиболее жестокий характер крепостничества? Для объективной оценки того, что произошло к востоку от Эльбы, необходимо совершить небольшой экскурс в экономическую историю феодализма. Известно, что элементы «кризиса феодализма» проявились в Европе уже в XIV—XV вв., еще в условиях простого товарного производства. Однако в действительности в этом случае шла речь всего лишь о кризисе сеньориальной формы феодального присвоения, а вовсе не о кризисе феодализма как общественного строя. Вызванное развитием товарности сельского хозяйства стремление сеньоров к увеличению доходов в условиях происшедшего в предшествующий период укрепления экономических и в известном смысле юридических оснований крестьянского хозяйства требовало введения в действие новых рычагов внеэкономического принуждения. Только политическая централизация и в конечном счете утверждение абсолютизма смогли подключить к источникам, питавшим феодальную систему, наряду с сеньориальными рентами налоги и доходы, приносимые политикой меркантилизма — покровительства капиталистическому укладу. На этом фундаменте зиждилась восходящая фаза абсолютизма. Однако в XVII–XVIII вв. в общеевропейском масштабе абсолютизм вступил в свою нисходящую фазу. Идея «государственной целесообразности» не могла больше оправдывать в глазах подданных гнет этой государственности, разорявшей поборами деревню и все больше стеснявшей своими регламентами и препонами деятельность буржуазии.

На этом историческом переломе в различных регионах проявились признаки назревающего общественного кризиса. В каждом регионе и стране конкретные причины этого кризиса и формы, в которые он выливался, были различными. В одних случаях они свидетельствовали лишь о кризисе данной политической формы феодализма, а в других — о кризисе феодализма как экономической системы. В целом же они говорили об общеевропейском характере кризиса, охватившего все области жизни начиная с экономики и кончая традиционным общественным сознанием.

Но как же в таком случае вписать в эту картину восточно-эльбский регион, который, будто ей вопреки, проделал в период мануфактурного капитализма эволюцию, настолько противоречившую опыту Западной Европы, что одни историки расценивают это как расцвет феодальных форм эксплуатации, другие — как попятное движение к наиболее примитивным из этих форм, а третий, наоборот, — как переход к буржуазному типу хозяйства?

Так называемый аграрный дуализм начал складываться в Европе в конце XIV и в XV в., когда в странах Западной Европы получила преобладание денежная (или натуральная) рента, а на востоке от Эльбы движение наблюдалось в обратном направлении — от натуральной и денежной формы к ренте отработочной. Окончательно же аграрный дуализм утвердился в XVI в. Очевидно, что приблизиться к разгадке явления аграрного дуализма в Европе можно лишь при одном условии — рассмотрения их сквозь призму общеевропейского разделения труда, сложившегося в результате формирования общеевропейского и мирового рынка.