Европа перед катастрофой, 1890–1914

В то же самое время владельцы рудников в Рэнде требовали разрешительных лицензий на ввоз китайцев, поскольку оказалось затруднительным нанимать африканцев, нашедших после войны занятия, вполне удовлетворявшие их не слишком большое желание работать. Условия найма содержали отвратительные моменты, и правительство отнекивалось. Но владельцы рудников проявляли настойчивость, доказывая, что иначе они не смогут возобновить разработки, инвестиции ограничены, и акции «Рэнд» потеряют в цене. Как честно признал «Экономист»⁵, уж очень нужны были £. s. d [128]. «Если жители Англии и другие граждане, имеющие акции рудников Трансвааля стоимостью 200 000 000 фунтов стерлингов, хотят вернуть свои деньги с процентами, то им придется здраво решать эту проблему рабочей силы».

Правительство неохотно согласилось. Китайцев привезли и разместили в компаундах. Либералы, сами же применившие подрядную систему в Британской Гвиане ⁶, теперь воспылали праведным гневом. Китайские компаунды были ничем не хуже английских сатанинских трущоб, где на двадцать пять семей нередко имелся лишь один водопроводный кран и одна уборная ⁷ и где кровать арендовалась для пятерых человек: трое спали на кровати, а двое – под кроватью. Но человеческие инстинкты лучше действуют на расстоянии, и Иерусалим всегда легче построить где-нибудь в Африке, а не у себя дома. Кроме того, от проблемы китайской рабочей силы пахло деньгами Англо-бурской войны. Она девальвировала моральное содержание, которое империалисты вкладывали в назначение империи.

Вдобавок ко всему Джозеф Чемберлен наделал шума тарифной реформой. Начав кампанию протекционизма, он столкнул свою партию с фундаментальной британской приверженностью к laissez-faire [129], пробудил неприятные воспоминания о ненавистных «хлебных законах» и опасения роста цен на продукты питания, подарил своей партии еще одну потенциальную проблему под лозунгом «Свободу еде!», обострив отношения между старыми и новыми консерваторами, между земельными и денежными магнатами. Фабриканты и бизнесмены, представители, по определению Уэллса, «коммерческого империализма», со всей энергией и рвением поддержали протекционизм. Чемберлен, сам и бизнесмен и империалист, видел в протекционизме средство сплачивания метрополии и ее компонентов в единую имперскую тарифную систему, которая бы стимулировала развитие торговли в рамках империи и рост благосостояния дома, укрепляла внутренние имперские связи, позволяла наращивать доходы для социальных нужд и давала ему возможность завоевать лавры национального героя. Среди членов кабинета он выделялся теми же качествами, которыми Германия отличалась от других стран: динамизмом, амбициями, осознанием своей силы и способностей, склонностью и мысленной готовностью к тому, чтобы занять лидирующее место и оттеснить соперника. Тарифная реформа ублаготворяла его тщеславие. Но она погубила кабинет. Чемберлен сам ушел в отставку, чтобы объяснять смысл своей кампании в стране. Подали в отставку пятеро ведущих фритрейдеров, включая герцога Девонширского и канцлера казначейства. Энергичный новый член парламента Уинстон Черчилль, встав под знамена свободной торговли, перешел в стан либералов под оглушительные крики тори «Крыса!»⁸ Развернулись нескончаемые дебаты о преференциальных пошлинах, поощрительных премиях, демпинге и других загадочных фискальных категориях. Публика, едва понимая, что происходит, занимала ту или иную позицию, лиги «за свободную еду» перемешивались с лигами, выступавшими против школьных налогов, и британская общественность становилась такой же сварливой, как и французская.