Европа перед катастрофой, 1890–1914

Несоответствие между численностью и реальным влиянием партии в стране, на которое обратил внимание Жорес на конгрессе в Амстердаме, становилось еще более разительным по мере ее разрастания. То, как использовали германские парламентские социалисты свой триумф 1912 года, не впечатляет. Когда правительство в том же году увеличило вооруженные силы на три армейских корпуса, они протестовали против закона, утверждавшего это решение, но не выступили против налогообложения, обеспечивавшего финансирование. Когда социалиста Филиппа Шейдемана избирали первым вице-президентом рейхстага и он сказал, что не будет участвовать в официальной церемонии посещения кайзера, его заявление вызвало не меньший переполох, чем предыдущие дебаты вокруг проблемы бриджей ⁸³. В новом диспуте участвовали все партии, не только социалисты. С жаром обсуждались и такие вопросы: должен ли Шейдеман наносить визит, если отсутствует второй вице-президент, и давал ли Бебель согласие на то, чтобы социалисты тоже приветствовали монарха. Дело закончилось тем, что избрание Шейдемана аннулировали, дабы избежать ненужных проблем.

В германской социал-демократии процветал ревизионизм, в то время как в стране нарастал национализм. Социализм в Германии переключился с максималистских целей на минималистские программы, менее внушительные, но более реалистичные. Красная заря революции поблекла и отдалилась. Приверженцы привычно повторяли марксистские тезисы, но убеждения перекочевали к «нелегалам» – то есть к русским эмигрантам. На собрании леваков в Лейпциге австрийский гость-социалист назвал своих хозяев революционерами. «Мы – революционеры?» – отозвался Франц Меринг. «Ба! Вот они – революционеры», – сказал он, кивая на Троцкого, тоже гостя ⁸⁴.

Для Жореса всепоглощающей целью стала задача сформулировать и предложить политическую программу предотвращения войны, которая бы не противоречила ни интересам обороны Франции, ни его собственным верованиям в социализм. В его стране тоже рос национализм, revanche, в ипостаси воинственного духа. Соседство Германии тревожило душу француза, не забылись унижения Седана. Для законченных экстремистов вроде Геда мир и интересы рабочего класса могли и не совпадать, для Жореса они были едины. Теперь он решил, что угрозу войны можно отвести, не изменяя социализму, с помощью гражданской армии. Если вся страна превратится в армию резервистов, когда каждый гражданин будет обязан пройти шестимесячное обучение, а офицеры будут выдвигаться из армейских рядов, то нация не втянется в смертоубийство в интересах капиталистических поджигателей войны. В оборонительной войне против интервентов только такая народная армия способна остановить «потоп» войск, готовящийся немцами на передовой линии.

Кампания Жореса не ограничивалась ораторством. Как и в Les Preuves («Доказательствах») по делу Дрейфуса, он представил тщательно отработанную программу реорганизации военного истеблишмента, над которой трудился три года. Результаты своего исследования он включил в законопроект, представленный в палате депутатов в ноябре 1910 года, и полностью изложил в книге объемом 700 страниц «l’Armée Nouvelle» [151], изданной в 1911 году. Он отстаивал свои идеи и в палате депутатов, и на страницах социалистической газеты «Юманите», основателем и директором которой был, и на собраниях, и в лекциях, за что когорта правых, особенно «Аксьон франсез», называла его «предателем», продавшимся Германии, или «пацифистом».

«Пороховой бочкой» Европы, как все тогда уже знали, были Балканы, где сталкивались интересы России и Австрии. Когда в октябре 1912 года Балканский союз Сербии, Болгарии, Греции и Черногории, подстрекаемый Россией, объявил войну Турции, казалось, что катастрофа неминуема. Троцкий находился в Белграде и видел, как бодро шагает на войну 18-й сербский пехотный полк в новом обмундировании цвета хаки. Солдаты шли в сандалиях из коры и с зелеными ветками на голове, что придавало им образ «людей, приговоренных к жертвоприношению». Ничто так не поразило его, как эти сандалии из коры и зеленые ветки. «Мною завладели мысли о трагичности истории, ощущение беспомощности перед судьбой, чувства сострадания к человеку, превращенному в саранчу».

Чтобы продемонстрировать солидарное противление войне рабочих всего мира, брюссельское Бюро созвало 24 и 25 ноября чрезвычайный конгресс в Базеле, на границе Швейцарии, Франции и Германии. В Базель срочно прибыли пятьсот пятьдесят пять делегатов из двадцати трех стран. Манифест, составленный Бюро заблаговременно и принятый единодушно, провозглашал готовность «пойти на любые жертвы» ради недопущения войны, хотя о характере жертв ничего не сообщалось. С обращениями выступили Кейр Харди, Адлер, Вандервельде и другие самые известные ораторы социализма; последним говорил Жорес, теперь уже общепризнанно самая влиятельная фигура социалистического движения. Бебель, хотя и присутствовал, чувствовал себя неважно, и это, как оказалось, было его последнее появление на международной арене.