Европа перед катастрофой, 1890–1914

В конце июня пришли вести о покушении сербских патриотов на эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника австрийского престола, в малоизвестном городке на оккупированной территории Боснии, которое произвело одну из тех сенсаций, к которым Европа уже привыкла. Затем через месяц, 24 июля, поступило еще более тревожное сообщение: Австрия предъявила Сербии ультиматум, по словам германской социалистической газеты «Фортвертс», «в такой брутальной форме», которую можно «интерпретировать лишь как преднамеренное провоцирование войны»⁸⁹. В Европе назревал полномасштабный кризис. Будет ли это очередной Агадир или Балканская война с вызовами, маневрированием и последующим урегулированием? В Европе повисло тревожное ожидание. «Мы надеялись на Жореса»⁹⁰, полагая, что он мобилизует социалистов, и они не допустят войны, – писал годы спустя Стефан Цвейг.

Социалистические лидеры, действительно, проводили консультации. Организовывать демонстрации в Вене уже было поздно. Политическая атмосфера пропиталась воинственными приготовлениями. Брюссельское Бюро срочно вызвало на экстренное заседание основных его участников. 29 июля в Брюсселе собрались Жорес, Гуго Гаазе, Роза Люксембург, Адлер, Вандервельде, Кейр Харди, представители итальянской, швейцарской, датской, голландской, чешской и венгерской партий, нескольких российских фракций, всего около двадцати человек, все «с ощущением безнадежности и отчаяния». А что реально они могли сделать? Как они могли продемонстрировать волю рабочего класса? И какова была, в чем заключалась эта воля? Никто не задавался этим вопросом. Все полагали, что она заключалась в стремлении к миру. Однако один ответ на этот вопрос уже появился двумя днями раньше в том же Брюсселе на конференции профсоюзов, в которой участвовали Леон Жуо, председатель Всеобщей конфедерации труда, и Карл Легин, лидер германских профсоюзов. Жуо пытался выяснить, что намерены делать германские профсоюзы. Французы, говорил Жуо, объявят забастовку, если то же самое сделают немцы ⁹¹. Но Легин молчал. В любом случае не существовало никаких планов.

Всю неделю социалистическая пресса клеймила милитаризм, призывала рабочий класс всех стран «держаться вместе», «объединиться и сокрушить милитаризм», вести «неустанную агитацию», как и предлагал интернационал. «Батай синдикалист»⁹², орган французских профсоюзов, заявлял: «Рабочие должны ответить на объявление войны революционной всеобщей забастовкой». Рабочие выходили на митинги, слушали пламенные речи, маршировали по улицам, кричали, но не отмечалось даже признаков организации забастовки, потому что не имелось ни желания, ни планов.

В один дождливый день лидеры социализма собрались в небольшом зале «Мэзон дю пепль» («Народного дома»), прекрасном новом здании бельгийского рабочего класса с театром, кабинетами, комнатами для заседаний, кафе и магазинчиками кооперативов ⁹³. Они уже знали, что Австрия объявила войну Сербии, однако пока ничего не было известно о намерениях других наций. Еще теплилась надежда на то, что рабочие «каким-то образом» восстанут. Каждый делегат ждал, что сосед сообщит новость о величайшем спонтанном народном восстании в своей стране, отвергающем войну. Речь Адлера не содержала никаких намеков на возможность бунта в Австрии. Гаазе, горя нетерпением, сообщил о протестах и массовых митингах в Германии и заверил коллег, что «кайзер не желает войны, не из-за любви к человечеству, а из-за элементарной трусости»: «Он боится последствий». Жорес производил впечатление человека, «потерявшего все надежды на нормальное разрешение ситуации и полагающегося лишь на чудо». Харди выражал уверенность, что британские транспортники объявят забастовку, но его вера нуждалась в подтверждении. Неделей-другой ранее он писал: «Только объединив профсоюзы и социалистическое движение ⁹⁴, рабочие добьются положения, когда они смогут контролировать правительства и таким образом покончить с войной». Именно Германия была страной, где происходил такой процесс. Делегаты проговорили весь день, и единственное решение, которое они приняли, касалось переноса даты и места проведения следующего конгресса: теперь он намечался на 9 августа в Париже, и там уже предлагалось продолжить дискуссии.

В тот вечер состоялся массовый митинг в «Королевском цирке» Брюсселя, куда пришли рабочие со всех районов города и предместий. Когда вожди трудящихся собрались на сцене, Жорес стоял, обняв за плечи Гаазе в знак неприятия вражды между Германией и Францией. Когда он говорил, его звучный голос заполнил и, казалось, сотрясал весь зал, а «его тело вибрировало от нахлынувших эмоций и мучительного желания предотвратить надвигавшийся кровавый конфликт». Когда он закончил, толпа, словно гонимая волнами энтузиазма, хлынула на улицы, устроив стихийную манифестацию. У многих были белые карточки с надписью Guerre à la guerre [153], демонстранты выкрикивали лозунги и пели «Интернационал».