Европа в эпоху Средневековья. Десять столетий от падения Рима до религиозных войн. 500—1500 гг.

Во второй главе мы видели, что раннее христианство проповедовало идею, тесно связанную с этой, что оно провозгласило определенные права и интересы человека гораздо более высокими и важными, чем любой его долг перед государством. Насколько одна из этих идей подкрепляла другую, сказать невозможно. Мы можем проследить их дальнейшее влияние только посредством логических умозаключений. Где-то между древними и нынешними временами произошла перемена в идее отношения индивида к государству. В древние времена государство было самоцелью в гораздо большей степени, чем когда-либо в современности. Для грека или римлянина государство было всем, а индивид по сравнению с ним – ничем. Его домашняя и религиозная жизнь, как и политическая, находили свою конечную цель в государстве. Теперь же государство рассматривается не как цель, а как средство. Предполагается, что его цель заключается в том, чтобы обеспечить человеку максимально полное и свободное развитие в жизни сообщества, и государство, которое обеспечивает это при наименьшем контроле и наименьшем аппарате, считается наилучшим. Долго ли просуществует этот взгляд на государство или нет, или современному государству, как некоторые смутно ожидают, суждено в конце концов уступить место более организованной форме совместного действия, еще неизвестной истории, так или иначе перемена, благодаря которой современная идея сменила древнюю, останется одной из самых важных перемен в истории цивилизации, а вопрос о ее причинах – одним из самых интересных. Естественное влияние христианского вероучения и германского духа, действующих совместно, видимо, и приводит к такой трансформации. Однако то, что это действительно имело место, легче сказать, чем доказать. Пожалуй, как максимум уверенно можно сказать следующее: идея независимости и высшей ценности личности, столь явственно ощущаемая и выражаемая в раннем Средневековье, почти полностью исчезает в позднем, не считая частично политического аспекта, где близкая идея, отчасти, вероятно, выросшая из этой более ранней, находит выражение в феодализме. Но в общем человек уже не является основным элементом общества и поглощается, хотя уже не государством, но корпорацией, гильдией, общиной, орденом, иерархией. Возрождение прежней идеи в наше время можно уверенно проследить только в двух направлениях. Во-первых, это переворот всей интеллектуальной позиции Средневековья, вызванный Возрождением и Реформацией, возвращение давно утраченных христианских и античных идей, которые снова подчеркнули высшую ценность личности и установили право на личное суждение. Во-вторых, постепенное развитие примитивных германских институтов в современные свободные правительства. Эти два фактора вместе являются важнейшими в обновлении демократического духа, столь характерного для нашей эпохи, а с ним и того акцента, который мы вновь ставим на человеке и его правах[61].

Из новых введенных германцами элементов, чье дальнейшее существование и влияние мы можем наиболее четко проследить до нашего времени, самыми важными были политические и институциональные.

В момент своего контакта с римлянами германцы находились на этапе политического развития, через который античные народы прошли уже давно. Политическое устройство примитивных германцев Тацита во многом было очень схоже с политическим устройством примитивных греков Гомера. Но, что касается германцев, их народ обладал таким твердым и консервативным политическим характером и эти примитивные институты обрели такие определенные формы, что им удалось на протяжении столетий избегать угрозы поглощения и уничтожения, с которой они столкнулись в лице более развитых римских институтов, и по крайней мере через некоторые каналы постоянно влиять на общественную жизнь мира. И хотя античные народы, исходившие из того же начала, не сумели создать успешных и долговечных свободных правительств и повсюду закончились деспотизмом, в котором даже уцелевшие формы свободного правительства потеряли всякий смысл, в истории тевтонских народов, напротив, опыт абсолютной монархии, через которую суждено было пройти зачаткам свободы, не погубил их и не сдержал их роста, за исключением кратковременных периодов.