Европа в эпоху Средневековья. Десять столетий от падения Рима до религиозных войн. 500—1500 гг.

Едва ли необходимо, разве что дабы развеять популярное заблуждение, добавить к этому обзору греческих трудов, оказавших на историю столь долговечное влияние, ту негативную характеристику, что в них полностью отсутствуют политические работы. История греческих республик — интересное чтение, и складывается впечатление, будто неуемная активность их политической жизни должна была привести к созданию чего-то обладающего непреходящей ценностью; но, по существу, этого не случилось, если только не считать таковым их предостерегающий пример. Греки испытывали огромный интерес к политике, они перепробовали всевозможные политические эксперименты и показывают нам громадное разнообразие политических форм. Однако весь этот интерес был скорее интеллектуальным, чем практическим. Больше всего их привлекала напряженность соперничества, возбуждение игры, и они шли в собрание, чтобы решать политические вопросы, так же как шли в театр, чтобы посмотреть новую пьесу. У них едва ли отыщется хоть одно государство, которое добилось реального успеха в управлении, и в истории большинства их государств перевороты были такими же частыми и бессмысленными, как где-нибудь в Латинской Америке. В практическом смысле они не были творческим политическим народом, и ни один из их политических методов не стал долговременным вкладом в институциональную жизнь человечества, как это удалось императорскому правительству римлян или представительной системе англичан[12]. Мир впоследствии ничего не заимствовал у них и ничего не строил на их основаниях. В науке о политике, как и в других науках, греки произвели необычайный труд и таким образом, возможно, оказали некоторое влияние, хотя, как правило, его невозможно проследить в образе мыслей государственных деятелей последующих веков. «Политику» Аристотеля называли такой же современной книгой, как труд Евклида, и она современна по той же причине, по которой современен Евклид — потому что это совершенно индуктивное исследование, основанное на очень широком рассмотрении политических фактов. Его собрание сочинений о государственных устройствах насчитывает сто пятьдесят восемь томов. Но наука о политике и создание работоспособных политических институтов — это две совершенно разные вещи[13].

Когда мы обращаемся к свершениям Рима, нас поражает контраст между ним и Грецией. Возникает впечатление, что у каждого народа Древнего мира была своя особая сфера приложения способностей, и, работая в ней, он уже не мог выйти за ее границы. Во всяком случае, Рим был силен там, где Греция была слаба, и слаб там, в чем сильна Греция. Он трудился в области политики и права и почти не затрагивал художественной и интеллектуальной сфер. Конечно, мы не могли бы позволить себе остаться без латинской литературы. В некоторых своих аспектах — лирической поэзии, сатире и истории, например, она явно относится к высокому разряду. Она подарила нам прекрасные образцы красоты и блеска, и, вероятно, всегда найдется тот, кто считает их важнейшими качествами литературы, как всегда найдется тот, кто ставит Поупа[14] в ряд величайших поэтов. Но по сравнению с греческой латинская литература не обладает ни оригинальностью, ни глубиной, ни силой. Сами древние в большей или меньшей степени сознавали этот контраст, и хотя латинская литература пронизана влиянием греческой мысли, едва ли можно отыскать хоть один пример вплоть до самых последних дней греческой литературы, когда бы у греческого автора чувствовалось осознание хотя бы самого существования латинской литературы.

То же можно сказать и о римских искусстве и науке, хотя, пожалуй, римская философия лучше всего демонстрирует контраст между двумя народами. У Рима не существовало своей оригинальной философии. Римляне просто осмысливали в других формах те результаты, которых достигли греки. Наглядный пример — тот род эклектического философствования, столь знакомый нам по сочинениям Цицерона, риторическая популяризация того, что казалось ему наилучшим в греческой мысли, без каких-либо собственных суждений, в лучшем случае не более чем сочувственные комментарии или парафразы. Это различие между двумя народами еще более отчетливо проявилось в той форме греческой философии, которую римляне культивировали с особенной любовью и в которой они произвели на свет двух столь прославленных мыслителей, как Сенека и Марк Аврелий. Их привлекал напряженно этический характер стоицизма, идеал сильной мужественности и его принципы, естественно применимые к обстоятельствам, в которых культурный римлянин оказался в условиях ранней империи. И именно с этой чисто практической стороны римляне культивировали стоицизм. Они искренне восхваляли добродетель, наставляли себя и других людей в правильном образе жизни, пытались превратить его в миссионерскую философию и обратить его руководство и поддержку на помощь людям в целом, превращали его абстрактные формулы в конкретные нормы права, но не развивали его как науку или философию. Вся римская мысль имела практический характер, а отнюдь не эстетический или умозрительный.