Европа в пляске смерти

Тут, между прочим, возникают действительно некоторые вопросы. Предоставить ли театрам полную свободу? Тогда антрепренеры, пожалуй, побегут по старым дорожкам и начнут действительно кадить Бахусу и Венере, что нарушит сосредоточенность Парижа. Или предоставить им свободу в известных пределах? Но, право, я не знаю, что лучше: отсутствие театра и отсутствие цензуры или присутствие одновременно и того и другого! Или, наконец, устраивать специальные спектакли, выбирать из сокровищницы прошлого исключительно вещи патриотические и творить новые образцы чисто патриотического искусства?

Я и этого боюсь. Прав, конечно, Эрве, говоря, что относиться к искусству как к чему-то неуместному в военное время, говорить себе «искусство — это забава, а теперь нам не до веселья» — значит проявлять по отношению к музам чувства весьма варварские. Подлинно культурный человек знает, конечно, что искусство может держаться на какой угодно высоте человеческих переживаний, что оно — дело глубоко серьезное, трагическое. Во всяком одиночестве, на дне адского горя, как и на вершине самых резких экстазов, гений искусства может следовать за человеком и продолжать очаровывать его возвышенной игрой своих откликов.

Лучше всего было бы, если бы здесь было проявлено побольше доверия к народному инстинкту. Пусть бы в конце концов художники делали что могли, добиваясь контакта с большой публикой. Может быть, сейчас эти два, разлученные, легче нашли бы друг друга, нащупали руку друг друга сквозь довольно тесный строй господ директоров и антрепренеров. Быть может, публика сама с презрением отбросила бы такие формы развлечения, которые оскорбляли бы ее высокое настроение Но мы не переживаем сейчас момента доверия к свободе.

Театр в этом отношении не составляет исключения. И в таком случае уж лучше, пожалуй, чтобы двери храмов Талии и Мельпомены¹ оставались закрытыми.

Нельзя ведь, в самом деле, с особой радостью приветствовать перспективу рачительной рукой подобранного и специально взращенного рода патриотических шедевров. Мы не можем не видеть, что на этом поприще слишком часто достигаются совершенно другие результаты. И в прошлом, когда нас угощали патриотической пьесой «Служба» Лавдана², по правде сказать, публика была почти в восторге. Но я не мог не согласиться с той частью передовой прессы, которая, вовсе не из тенденциозности, не могла не признать пьесу просто идиотской. Весьма неприятно искусственной, рассчитанной на дешевый эффект показалась мне и пьеса «Эльзас» Леру³.

К тому же мы видим некоторые образцы отличного патриотического искусства в Париже. Разных песен, претендующих стать народными, написано много. Поются они в большинстве случаев на уже данные напевы. И это не беда. «Карманьола», например, тоже использовала музыку какой-то кафешантанной песенки. Но беда в том, что претендующий на остроумие текст этих песенок представляет собою такие потуги на сатиру, что послушаешь, послушаешь — и только рукой махнешь! Неужели парижское остроумие не в состоянии не то что дать больше, но по крайней мере с пренебрежением отвергнуть подобное?

Или патриотические карикатуры на открытках: рожа Вильгельма, сделанная из ругательств! Его же физиономия в каске, которая, обращенная вверх ногами, оказывается изображением женщины в непристойном виде, и т. д., и т. д. Вечное пошлое повторение того, что «боши» — трусы, бегущие при первом окрике французского «пью-пью», и т. п. Или лубочное изображение военных подвигов французов и жестокостей пруссаков. Никаких претензий на какое бы то ни было родство с подлинным искусством.

Очень любопытно, между прочим, сделать справку относительно жизни театров в 1871 году. Данные для этого дает известный театральный критик Адольф Бриссон⁴. По его словам, Париж в первый период войны усердно продолжал посещение театров. На каждом спектакле требовали только исполнения «Марсельезы», «Chant du départ», которые выслушивались стоя. В августе 1870 года, правда, подымался вопрос о закрытии театров, но не кто иной, как Сарсе⁵, державший тогда скипетр королей театральных критиков, писал по этому поводу следующее:

«Театральная индустрия кормит множество лиц. В высшей степени нежелательно останавливать в настоящий момент какое бы то ни было колесо социальной жизни. Если оно разобьется само — другое дело, но зачем помогать делу разрушения собственными руками?».

Сарсе с удовольствием констатировал, что публика ходит в театр и особенно бывает довольна, когда пьеса забавна.

Бриссон приводит очень любопытную выдержку из другой статьи того времени Сарсе. В ней Сарсе говорит об особенности французской души, позволяющей ей легко отвлекаться в смехе от самой ужасной действительности.