Европа в средние века

Фридрих II самолично продиктовал «Трактат о соколиной охоте», французский перевод которого, выполненный в 1280 году, украшен живописными иллюстрациями. В то время как Генрих II в начале XI века требовал от придворных миниатюристов, чтобы они изображали недоступное человеческому глазу, художник, иллюстрировавший текст Фридриха, должен был провести тщательную инвентаризацию Творения, скрупулезно выделяя каждый вид и каждый род животных. Для этого ему необходимо было наблюдать за природой, внимательно следить за повадками животных, схватывая и передавая характерные движения зверей, стремительный полет птиц. А это предполагало острый, аналитический взгляд на вещи, взгляд Аристотеля. И в самом деле, астролог императора привез ему из Толедо перевод «Трактата о животных». Ибо Фридрих любил книги — те, в которых говорится о природе вещей. Как и парижские теологи, он хотел бы, чтобы вдруг оказались переведенными все труды, укрывавшие под покровом греческого или арабского языков сокровища античной науки. Между тем здесь, в Палермо, в Кастель дель Монте, эти книги, сочинения Евклида или Аверроэса, не казались, как в Париже или Оксфорде, чужими и смущающими душу пришельцами, из которых следовало изгонять дух Сатаны. На Сицилии, в Неаполе казалось, что сама земля рождает мудрость исламского Востока и Древней Греции. В этих краях традиция поощряла дух экспериментаторства. Рассказывают, что однажды Фридрих умертвил человека, заключив его в огромный плотно закрытый глиняный кувшин, чтобы выяснить, куда могла деваться душа человека после смерти. Та же традиция питала стремление охватить во всем бесконечном разнообразии все формы видимого мира стремление, разделявшееся также Альбертом Великим и скульпторами, выполнившими декор сводов собора в Шартре, но которое у Фридриха не подкреплялось надеждой достичь, в результате такого охвата единения с Богом. Цель его была другой: создать независимую естественную историю, которая не была бы служанкой богословия. Таким образом, именно при дворе Фридриха II следует искать истоки стремления к изобразительному реализму. Оно не было порождено, как это часто повторяли, буржуазным духом. Его причиной была любознательность монарха, ведшего, согласно рассказам, жизнь восточного султана.

Фридрих II, прозванный «stupor mundi», «удивление мира», был человеком нервным и худосочным. Хронист замечает о нем: «Будь он рабом, никто не пожелал бы купить его и за двести су». Это был удивительный человек. Для многих он был Антихристом, однако для многих других он служил воплощением надежды. Данте поместил его в Ад — и недаром; чувствуется, однако, как он этим был удручен. Все, кто писал о Фридрихе, восхищались его храбростью, его удивительной способностью говорить на любом языке — французском, тосканском, немецком, греческом, арабском, латыни. Они порицали его за приверженность телесным удовольствиям, за то, что он вел себя так, «будто бы не было другой жизни». Да, в его замке Люцера был гарнизон мусульманских воинов. Да, он вооружал посланцев сарацинских владык, а путь к Иерусалиму открыл паломникам с помощью переговоров. Однако, что бы ни говорили кардиналы, не следует думать, что он шутил, приняв крест. Он не был скептиком, а тем более атеистом. Просто он хотел все понять сам и добивался, чтобы ему объяснили, что такое Бог арабов, Бог евреев, а однажды он попросил о встрече с Франциском Ассизским. Он преследовал еретиков и поддерживал инквизицию более рьяно, чем какой-либо другой монарх. Умереть же он пожелал в грубошерстной рясе цистерцианского монаха. Он был слишком сложен, чтобы быть понятым монахами XIII века, мышление которых было чересчур одномерным. А главное, его замечательному уму была открыта сложность того мира, центром которого был сицилийский треугольник.

Продолжая вести упорную борьбу с притязаниями Папы, — и его кузен Людовик IX во Франции, хотя и был святым, полностью его в этом поддерживал, — Фридрих II, в то самое время, когда Людовик Святой собирался строить Св. Капеллу, чтобы поместить в ней терновый венец, возводит в городах Юга, на своей настоящей родине, свои собственные изваяния. Бюсты. То были бюсты Кесаря. В лице Фридриха II Римская империя возвращалась из германского изгнания к своим средиземноморским истокам. Здесь, при единственном в Италии дворе, где развилось монаршее меценатство, возникло настоящее возрождение. Здесь, в этих скульптурных формах, Рим получил новую жизнь, и именно в этих скульптурах несколькими годами позже черпал свое вдохновение Никколо Пизано.