Европа в средние века

Разве это изборожденное страстями лицо не то же, что и лица других монархов, чьи владения простирались по ту сторону Латинского моря, — королей Кастилии, королей Арагона? Испания, испанские государства являлись еще одним очагом христианской рыцарской экспансии, и там столь же активно шло освоение и присваивание чужих культурных богатств, которыми эти земли изобиловали в той же мере, что и Сицилия, поскольку они также недавно были отторгнуты у мусульман. Толедо, снова завоеванный христианами в 1085 году, был полон книг. Эти книги были написаны по-арабски. Однако в стране жило множество евреев, имелись многочисленные и весьма активные еврейские общины, которых халифы Кордовы и мелкие эмиры, владевшие испанскими городами, конечно же, эксплуатировали, но не подвергали преследованиям. Христиане, пришедшие на эти земли во время Реконкисты, вначале их также не преследовали. Они воспользовались их знаниями. Евреи-книжники служили им посредниками, переводчиками. В Толедо по сей день сохранились превращенные значительно позднее в церкви великолепные синагоги, которые строились и украшались в то самое время, когда в других местах из земли вырастали готические соборы. В их сдержанном убранстве использовано все богатство декоративных традиций Ислама, поскольку Всевышний, трепетно чтимый народом своим, наложил запрет на изображение сотворенных Им существ. Всем своим видом напоминающий мечеть, подобно мечети покрытый инкрустациями и отделанный под мрамор, интерьер синагоги Трансито лишен каких-либо украшений, за исключением букв, из которых слагается слово — слово Бога, того же самого Бога, но который на этот раз величаво говорит по-древнееврейски. В то же время в другой синагоге, ставшей после первых гонений на иудеев церковью Санта-Мария-ла-Бланка, т.е. церковью, посвященной Богоматери, в ее капителях, уже можно усмотреть шаг к изобразительности. Растительный мотив, увенчивающий капители, не так уж далек от того, который можно увидеть на капителях в Клюни. Однако в этом иудейском памятнике их архитектурные и символические функции существенно иные. Так или иначе, на средиземноморском побережье, расплескивавшем через край избыток своих жизненных сил, во времена Генриха Плантагенета и Людовика Святого, в тот самый момент, когда христиане Запада обнаружили несводимую к христианскому вероучению философскую систему Аристотеля, когда крестоносцы убедились в невозможности одержать верх над неверными, захватившими Святую Землю и над греческими схизматиками, латинскому христианскому миру открылись великолепные произведения искусства, принципиально несовместимые с его эстетикой.

Готика мощной волной распространялась из Парижа, где оттачивалось католическое вероучение. Единая как монолит церковь Папы Иннокентия III усматривала в готическом искусстве один из самых действенных проводников ее объединительной идеологии, как бы настоящий символ католичества. В Толедо, в конце концов, властно вознесся ввысь готический собор. В областях, принадлежавших к франкской империи Карла Великого, укоренение французского искусства произошло, разумеется, значительно раньше. Но главное, — оно было гораздо более глубоким. В Германии парижские архитектурные каноны легко сочетались с местными традициями: готический дух как бы освободил собор в Ульме от неуклюжей тяжеловесности Оттоновых порталов. То же произошло и в Каталонии, одной из испанских провинций, где архитектура носила отпечаток каролингского стиля. Воины Людовика Благочестивого освободили ее от мусульманских завоевателей. И она сразу же стала бастионом христианской веры, противостоящим исламскому вторжению. Она однако не сразу приняла готику — слишком весомым было здесь романское наследие. Романская эстетика была здесь у себя дома. В значительной своей части она вышла из этой самой земли. Понадобилось время, чтобы ее искоренить. Удалось ли вообще когда-либо это сделать? В XIV веке это было сделано лишь наполовину. Каменное кружево, служившее во французских соборах оправой для витражей, в галерее монастыря в Лериде открыто всем ветрам, заполняя своим ажурным орнаментом проемы аркатур. Это создает впечатление необычайной свободы и легкости. Слабый ветерок играет в этой резной ограде, сквозь причудливые сплетения которой открывается южное небо, как в латинских монастырях Кипра. Осталось ли вообще что-либо от святой обители в этом каменном саду? Фантазия здесь проявляется с той же виртуозностью, что и в арабской вязи старинного манускрипта. В мотивах капителей природа схвачена с той же зоркостью, что и в покоях дворца в Палермо или в рукописях, выполненных для Фридриха II. Однако наблюдательность служит здесь лишь для поиска пластических соответствий с единственной целью — удовлетворить пытливость ума.