Редакция «Тан» возвращается в Париж. Некоторые считают, что следом вернется и правительство. Только что пришла телеграмма о гибели трех наших крейсеров водоизмещением в 12 тысяч тонн каждый. Их потопили немецкие подводные лодки. Крейсеры были старого образца, и все же это серьезный удар. Боюсь, что нам не удастся добраться до немецких кораблей. Недавно здесь был один бельгиец; он рассказывал, что немцы убили его мать и изнасиловали жену. Позже он поставил пулемет на свой автомобиль и отправился охотиться на немцев. По его словам, он убил 120 немцев; позже цифра снизилась до 80. В «Каплуне», где он обедал и откуда отправился на охоту, ему бурно аплодировали. Его автомобиль был усыпан цветами; он получил букеты, объятия и поцелуи! Такие люди очень странные и театральные. Возможно, тот бельгиец – самозванец; если он охотится на немцев, Бордо не то место, где можно их найти, за исключением раненых. Не хватает английских медицинских сестер; из Нанта прислали 10.
Приехал бурский генерал Яуберт Пиннар. Он хочет поступить в распоряжение правительства Великобритании. Его дочь замужем за немцем. Пиннар не верит в систематические зверства; по его словам, когда началась война, жители Антверпена повели настоящую охоту на немцев; это возмутило немецких солдат, и начались репрессии. Но что насчет обращения немецких солдат с французскими гражданскими лицами – мужчинами, женщинами, детьми, расстрел мэров, взятых в заложники, Реймс и Санлис?
Сегодня мы всемером, включая президента «Трансатлантической компании», предприняли поездку вниз по реке на очень большом баркасе. Река, красивая и широкая, как всегда, цвета кофе с молоком – из-за притоков, которые текут по рыхлой бурой земле. Мы высадились в Блае, милях в двадцати от Парижа. В старинной цитадели Вобана содержатся около 1300 немецких военнопленных. Со стороны все выглядит таким красивым и мирным! В сухом рву, заросшем деревьями и кустарниками, пасутся коровы; очертания цитадели, построенной по плану инженера Вобана, очень изящны. Побеседовал по-немецки с несколькими неранеными пленными, которые срезали и убирали ежевику на склоне. Пятеро из Ганновера, а один из Пруссии, из Дюссельдорфа; он был самым умным и говорил от лица всех. Обращаются с ними хорошо, и им не на что жаловаться, кроме того, что они получают недостаточно еды, но, как он заметил, dass muss so sein[58]
. Больше всего он хотел nach Hause zu gehen[59]. Он не думает, что они долго пробудут в плену. Если их обменяют, возможно, они снова станут драться. Не думаю, что эти пленные так уж стремятся снова в бой. Я предположил, что из-за своей национальности нравлюсь ему меньше, чем французы. «О нет, – ответил уроженец Дюссельдорфа, – мы были очень хорошими друзьями, когда заканчивались бои, и англичане хорошо дрались». Форма на некоторых пленных была в лохмотьях. Мне показалось, что представитель французской территориальной армии, который охранял их, относился к ним по-доброму; он сказал, что немецких пленных офицеров отправили назад, потому что они слишком важничали среди солдат, и, как я подозреваю, те проявляли недовольство. Он позволил нам раздать этим шестерым немного денег; они остались очень довольны, салютовали нам и щелкали каблуками.