Европейская поэзия XVII века

Теперь, когда я стар, и муза вслед за мной
Вот-вот перешагнет через рубеж земной,
И разум — факел мой — потушит ночь глухая,
Неужто дни терять, печалясь и вздыхая,
И жаловаться весь оставшийся мне срок
На то, что потерял все, чем владеть бы мог.
Коль Небо сохранит хоть искру для поэта
Огня, которым он блистал в былые лета,
Ее использовать он должен, помня то,
Что золотой закат — дорога в ночь, в Ничто.
Бегут, бегут года, ни сила, ни моленья,
Ни жертвы, ни посты — ничто не даст продленья.
Мы жадны до всего, что может нас развлечь,
И кто так мудр, как вы, чтоб этим пренебречь?
А коль найдется кто, я не из той породы!
Солидных радостей чураюсь от природы
И злоупотреблял я лучшими из благ.
Беседа ни о чем, затейливый пустяк,
Романы да игра, чума республик разных,
Где и сильнейший ум, споткнувшись на соблазнах
Давай законы все и все права топтать,—
Короче, в тех страстях, что и глупцам под стать,
И молодость и жизнь я расточил небрежно,
Нет слов, любое злое отступит неизбежно,
Чуть благам подлинным предастся человек.
Но я для ложных благ впустую тратил век.
И мало ль нас таких? Кумир мы сделать рады
Из денег, почестей, из чувственной услады.
Танталов от роду, нас лишь запретный плод
С начала наших дней и до конца влечет.
Но вот уже ты стар, и страсти не по летам,
И каждый день и час тебе твердит об этом,
И ты последний раз упился б, если б мог,
Но как предугадать последний свой порог?
Он мал, остатний срок, хотя б он длился годы!
Когда б я мудрым был, но милостей природы
Хватает не на всех, увы, Ирис, увы!
О, если бы я мог разумным быть, как вы,
Уроки ваши я б использовал частично.
Сполна — никак нельзя! Но было бы отлично
Составить некий план, не трудный, чтоб с пути
Преступно не было при случае сойти.
Ах, выше сил моих — совсем не заблуждаться!
Но и за каждою приманкою кидаться,
Бежать, усердствовать, — нет, этим всем я сыт!
«Пора, пора кончать! — мне каждый говорит,—
Ты на себе пронес двенадцать пятилетий,
И трижды двадцать лет, что ты провел на свете,
Не видели, чтоб ты спокойно прожил час.
Но каждый разглядит, видав тебя хоть раз,
Твой нрав изменчивый и легкость в наслажденье.
Душой во всем ты гость и гость лишь на мгновенье
В любви, в поэзии, в делах ли — все равно.
Об этом всем тебе мы скажем лишь одно:
Меняться ты горазд — в манере, жанре, стиле.
С утра Теренций ты, а к вечеру Вергилий,
Но совершенного не дал ты ничего.
Так стань на новый путь, испробуй и его.
Зови все девять муз, дерзай, любую мучай!
Сорвешься — не беда, другой найдется случай.
Не трогай лишь новелл, — как были хороши!»
И я готов, Ирис, признаюсь от души,
Совету следовать — умен, нельзя умнее!
Вы не сказали бы ни лучше, ни сильнее.
А может, это ваш, да, ваш совет опять?
Готов признать, что я — ну как бы вам сказать? —
Парнасский мотылек, пчела, которой свойства
Платон примеривал для нашего устройства.
Созданье легкое, порхаю много лет
Я на цветок с цветка, с предмета на предмет.
Не много славы в том, но много наслаждений.
В храм памяти — как знать? — и я б вошел как гений,
Когда б играл одно, других не щипля струн.
Но где мне! Я в стихах, как и в любви, летун
И свой пишу портрет без ложной подоплекиз
Не тщусь признанием свои прикрыть пороки.
Я лишь хочу сказать, без всяких ах! да ох! —
Чем темперамент мой хорош, а чем он плох.
Как только осветил мне жизнь и душу разум,
Я вспыхнул, я узнал влечение к проказам,
И не одна с тех пор пленительная страсть
Мне, как тиран, свою навязывала власть.
Недаром, говорят, рабом желаний праздных
Всю жизнь, как молодость, я загубил в соблазнах.
К чему шлифую здесь я каждый слог и стих?
Пожалуй, ни к чему: авось похвалят их?
Ведь я последовать бессилен их совету.
Кто начинает жить, уже завидев Лету?
И я не жил: я был двух деспотов слугой,
И первый — праздный шум, Амур — тиран другой.
Что значит жить, Ирис? Вам поучать не внове.
Я даже слышу вас, ответ ваш наготове:
Живи для высших благ, они к добру ведут.
Используй лишь для них и свой досуг и труд.
Чти Всемогущего, как деды почитали,
Заботься о душе, от всех Филид подале,
Гони дурман любви, бессильных клятв слова —
Ту гидру, что всегда в людских сердцах жива.

О ЖЕНИТЬБЕ

Жениться? Как не так! Что тягостней, чем брак?

На рабство променять свободной жизни благо!
Второй вступивший в брак уж верно был дурак,
А первый — что сказать? — был просто бедолага.