Европейские мины и контрмины

– Бороться с бурей, – сказал министр, – отважно и благоразумно, когда нет иного пути достигнуть великой предполагаемой цели; но я не могу признать задачей государственного искусства борьбу с грозой, когда тем в результате цель не только не достигается, но, быть может, на веки становится недоступной. Однако станем говорить без метафор: я удивлен и, правду сказать, огорчен полученными из Парижа и Берлина известиями относительно уступки Люксембурга; в Берлине, похоже, не допустят этого.

– В таком случае примутся действовать! – сказал герцог, поднимая голову. – Раздастся повелительный голос Франции, который уже давно молчал. – Фон Бейст слегка покачал головой.

– Вы знаете, дорогой министр, – продолжал герцог Граммон, – как я сожалел о том, что император не захотел в минувшем году, в момент австрийской невзгоды, наложить решительное вето и вооруженной рукой вмешаться в события; вы знаете, как я настаивал на такой политике, но, – продолжал он, слегка пожав плечами, – эта политика не понравилась, и я, представитель императора, не смею подвергать случившихся событий грустному критическому обзору. Но факты свершились, и Франция должна поступать теперь так, как того требуют ее интересы, безопасность и величие, а также европейское равновесие. Увеличившаяся Пруссия, стоящая во главе немецкой объединенной военной силы, не имеет права удерживать в своей власти тех пунктов, которые были предоставлены безвредному Германскому Союзу, и Франция обязана, в видах безопасности своих границ, требовать новых военных объектов как гарантии – таковым представляется Люксембург, и если он не будет уступлен нам, – прибавил герцог горделивым тоном, – то мы его возьмем.

Фон Бейст покачивал головой из стороны в сторону и посматривал из-под опущенных век на герцога, который увлекся разговором.

– Вы сейчас назвали ошибкой пассивность Франции относительно немецкой катастрофы, – сказал фон Бейст спокойным голосом, – следовательно, я могу немедленно принять эту указанную вам самим исходную точку. Но сочтете ли вы исправлением ошибки, если Франция, не воевавшая в надлежащую минуту, станет воевать в неудобный момент?

Герцог взглянул на него с некоторым удивлением.

– Почему же настоящий момент неудобен? – спросил он. – Отказ Пруссии дать нам это поистине скромное и в высшей степени справедливое вознаграждение воспламенит французское национальное чувство, и разгневанная Франция будет непобедима. Притом в настоящее время объединение Германии мало подвинулось вперед, новоприобретенные области озлоблены, в южной Германии сильно распространен антипрусский дух, раны, нанесенные Пруссии войной, еще не исцелились, может ли представиться лучший случай дать урок новому прусскому величию и получить столь справедливое удовлетворение?

Фон Бейст опять покачал головой, продолжая улыбаться.

– И когда вы победите и Франция выиграет решительную битву, то чего вы достигнете? – спросил он.

– Достигнем того, чего требовали! – вскричал герцог почти с удивлением. – Может быть, несколько менее того, зато докажем Пруссии, что еще не настала минута смотреть свысока на Францию и не внимать ее голосу. Мы получим прочные гарантии безопасности наших границ.

– Дорогой герцог, – сказал фон Бейст невозмутимо, – ответите ли вы мне откровенно на один вопрос?

– Конечно! Вам известно, что я не скрываю своего личного мнения, хотя бы оно и не согласовалось с теми воззрениями, которые я как представитель своего правительства должен считать правильными.

– Итак, – продолжал фон Бейст, – мой вопрос касается Италии. Вы приобрели Савойю и Ниццу с целью обезопасить свои границы против военного объединения Италии. Не считаете ли вы, что достигли этого более эффективно и надежно, если бы твердо держались исполнения цюрихского трактата и создали федеративную Италию, которая, наслаждаясь спокойствием внутреннего равновесия, никогда бы не подумала стать опасной для вас своими воинственными демаршами?

– Я всегда считал основания цюрихского трактата самой лучшей и мудрой политикой в отношении Италии, – ответил герцог, поразмыслив немного. – И сожалею, что нельзя было осуществить эту политику.

– Точно таково теперь ваше отношение к Германии, – продолжил фон Бейст. – С той только разницей, что физическая сила Германии могущественнее итальянской; что Германия, сосредоточившись под прусским главенством, гораздо опаснее для вас, чем Италия. Не пренебрегайте же пражским миром, как пренебрегли цюрихским трактатом.

Граммон задумчиво потупил взор.

– Позвольте мне подробнее изложить дело, – сказал фон Бейст, – и выразить вам все свои мысли, потому что, может быть, мы стоим на серьезном поворотном пункте, от которого зависит будущее устройство Европы и, – прибавил он, бросив на герцога проницательный взгляд, – будущие отношения между Францией и Австрией.

– Общие интересы служат связью этим двум державам, – заметил герцог.