Европейские негры

Едва Бейль успел кончить свой туалет и посмотреться в зеркало, причем остался доволен эффектом своих прекрасных усов, как у подъезда остановилась карета и в комнату вошли Данкварт и барон фон-Бранд. Обменявшись несколькими фразами с Артуром, у которого был в первый раз, Данкварт сказал:

– Я к вам по важному делу, г. Эриксен. Мне поручено… но позвольте, у меня записано, я найду эту записку, иначе перепутаю: у меня столько дел, что невозможно всего припомнить.

Он начал пересматривать листы своей заносной книжки. Между-тем Бранд спросил Артура: «Кто этот молодой человек с черными усами, которого мы встретили в вашей зале? У него такое выразительное и приятное, хотя и не красивое лицо».

– Это г. Бейль, превосходный человек, которому я искреино желаю добра.

– Кто же он такой?

– Теперь нельзя сказать вам ничего об этом; но он может быть прекрасным секретарем, бухгалтером, гувернёром. Он ищет себе одно из этих мест.

– И вы рекомендуете его?

– Да, я ручаюсь за него, как за самого себя.

– Хорошо, мы об этом подумаем; я нуждаюсь в честном и акуратном человеке. Скажите ему, чтоб он зашел ко мне послезавтра, в семь часов вечера. – Данкварт, нашли вы наконец заметку, которой искали?

– О! давно нашел; но мне попалась другая заметка, очень-интересная и относящаяся к вам, барон; к-сожалению, она набросана слишком-наскоро, и я не могу теперь хорошенько припомнить её смысла. У меня написано: «герцогиня спрашивала о бароне Бранде и о…» дальше я могу разобрать только слово «полиция» или что-то подобное. Это что-нибудь не так. Какое отношение между вами и полициею? Впрочем, не мешайте, я подумаю и вспомню… Ах! вспомнил: она спрашивала, справедлив ли слух, будто вы женитесь на дочери директора полиции.

– Какая нелепость! с досадою сказал Бранд: – как это глупо, что холостой человек не может показать носа в дом, где есть девица, чтоб не придумали вздорных историй о сватовстве и тому подобном! Уверьте герцогиню от моего имени, что это неправда.

– Я так скажу ей. До свидания, г. Эриксен – и рассеянный Данкварт, совершенно забыв о поручении, по которому приехал, встал и хотел протянуть руку хозяину, но, сообразив, что Артур просто живописец и более ничего, тотчас же отдернул ее назад и, важно поклонившись, пошел из комнаты вместе с Брандом.

Но едва сел он в карету, как вспомнил о своем деле, и лакей его, вернувшись в комнату, сказал, что г. Данкварт покорнейше просит г. Эриксена на минуту выйти к нему, но важному делу.

Эта неделикатная просьба раздражила молодого человека; но, желая до последней крайности исполнить обязанности вежливого хозяина относительно человека, который в первый раз посетил его, Артур вышел на лестницу.

– Любезный друг, сказал тоном прокровительства Данкварт: – я приезжал к вам по следующему делу: вызнаете, каким весом пользуется при дворе герцогиня; она видела портрет молодого графа Форбаха, сделанный вами, и находя ваш талант заслуживающим поощрения, желает, чтоб вы написали портрет сына её. Вы понимаете, как лестно подобное поручение. Но герцогиня желает прежде видеть еще опыт вашего искусства в портретной живописи, и вы должны, для пробы, сделать портрет кого-нибудь из близко-знакомых ей людей. Вы можете поэтому написать мой портрет. Я заеду к вам на-днях с этой целью.

– Не беспокойтесь заезжать ко мне, я сделаю ваш портрет на память, сухо сказал Артур, выведенный из терпения высокомерным тоном Данкварта.

– Смотрите же, любезнейший друг, постарайтесь уловить сходство: от этого зависит ваша художническая карьера. До свиданья, любезный друг.

VIII. Новый год

Граф Форбах, дежурный флигель-адъютант, сидел у окна в адъютантской комнате и пристально смотрел на два окна противоположной части здания. Лицо его выражало и ожидание и досаду. Чувства эти будут совершенно понятны, если мы скажем, что окна, на которые смотрел он, были окна комнаты фрейлины Евгении Сальм, которая была принята к двору, с неделю назад, и своею красотою произвела чрезвычайно-сильное впечатление на молодого графа; и если прибавим к этому, что, несмотря на пламенное ожидание графа, ни разу не промелькнул перед окнами профиль прекрасной фрейлины.

Наконец Форбах с досады отвернулся от окна и раскрыл какую-то книгу, но чрез пять минут взял бинокль и опять принялся за свои наблюдения. Под окном раздался громкий смех.

– А, майор, это ты! сказал, вздрогнув, Форбах: – если ты идешь усладить скуку моего одиночества, это очень мило с твоей стороны.

– Но я, быть-может, помешаю твоим созерцаниям… шутя отвечал майор Сальм.

– Каким созерцаниям? Я взял бинокль, чтоб рассмотреть, ты ли это идешь по двору…

– И заметил меня только тогда, как я был уж под-носом у тебя! Не проведешь, мой друг! Я знаю, на чьи окна ты засматриваешься.

– Что ж, если б и так? Все-таки я заслуживаю сострадания, а не насмешки. Она ни разу не показывалась у окна.

– И ты думаешь теперь о моей кузине, выражаясь словами Гете:

Мне до неё, как до звезды
Небесной, далеко…