Европейское воспитание

Сопля подошел к другу.

— Ты не обижаешься на меня, Кубус?

— Нет. Сто килограмм картошки — это достойное оправдание…

— Откуда ты знаешь?

— Об этом вся деревня знает.

Сопля рухнул на табурет и расплакался.

— Ну-ну, не падай духом! — поддержал его кондитер.

— Я не знал настоящих виновников! — рыдал Сопля. — Я не мог указать на кого попало: они бы отомстили мне и моей семье… И тогда я стал искать того, на кого бы я смог положиться, верного, испытанного друга…

— Я благодарен тебе, — сказал Петрушкевич. — Можешь сделать кое-что для меня взамен?

— Все, что угодно, — сказал Сопля от простоты душевной.

— Эта картошка… Не мог бы ты прислать пару кило моей жене?

— Я принесу ее сам завтра же утром! — пообещал Сопля.

Капрал Клепке отдал приказания. Оба друга обнялись.

— Спасибо за картошку! — сказал Петрушкевич.

Сопля открыл рот, но не смог ничего сказать в ответ.

— Ну же, — ободрил его кондитер. — Будь мужчиной, Сопля.

Он взял из комода бутылку и пару рюмок.

— Выпей.

Сопля выпил.

— Выпейте и вы тоже, — предложил Петрушкевич солдатам.

— Вы так учтивы, — заметил Клепке. Он поднял свою рюмку. — Ваше здоровье!

— Взаимно.

Они чокнулись.

— Что ж, — сказал Клепке, — теперь, если позволите…

— Ну конечно, — поклонился Петрушкевич. — По крайней мере я не буду больше голодать!

Подавленный и шатающийся Сопля отвернулся и заткнул уши. Петрушкевич получил пулю прямо в грудь. Он крутнулся на месте, упал и застыл. Солдаты быстро вышли; капрал, уходивший последним, прихватил бутылку с собой. Сопля последовал за ними. Он понимал, что должен был остаться и утешить вдову друга, но решил сделать это завтра, когда принесет картошку. «Бедняжка будет так счастлива!» — подумал он. Они вновь очутились на улице, Сопля шагал быстро, спеша поскорее с этим покончить и мечтая о большой тарелке, ждавшей его дома: о нежной, белой, ароматной мякоти… Опьяненный этой картиной, он, не задумываясь, решительно постучал в дверь, когда фонарик капрала осветил вывеску: «Портной З. Магдалинский. Первоклассный покрой. Сиюминутная утюжка. Умеренные цены». Никто не открыл. Он постучал еще раз. Капрал Клепке с задумчивым видом смотрел на вывеску, так, словно бы спрашивал себя, не прогладить ли ему брюки по умеренной цене: увы, он не знал польского. Вне себя от холода, солдаты принялись колотить в дверь прикладами. За дверью тотчас раздался женский голос — видимо, женщина стояла там уже давно:

— Ну кто там?

— Мое почтение, пани Марта, — сказал Сопля. — Мы пришли к вашему мужу.

— Его нет дома.

— Хватит болтать! — закричал Клепке по-немецки. — Открывайте дверь!

Дверь отворилась. Наступила мертвая тишина: солдаты широко раскрывали глаза и поднимались на цыпочки, чтобы лучше видеть. Под хлопчатобумажным пеньюаром женщина была совершенно голой.

Казалось, ей совсем не холодно: напротив, замерзшие лица мужчин почувствовали исходившее от нее тепло. Те части ее тела, которых не было видно, нетрудно было себе представить, а те, которые были видны, не вызывали желания закрыть глаза. Пани Марта была высокой брюнеткой с большими, бесстыжими кошачьими глазами зеленого цвета и влажным ртом, словно бы распухшим от поцелуев.

—  Mein Gott! —тихо, но отчетливо произнес самый молодой немецкий солдат.

— Отвернись! — строго приказал самый старший, знавший его родителей и обещавший им присматривать за мальцом.

— Молчать! — неожиданно приказал капрал сорвавшимся на фальцет голосом. Он кашлянул. — Молчать! — повторил он. — Где ваш муж?

— Его нет дома.

Женщина повернулась к Сопле.

— Иуда! — прошептала она.

Сопля хотел было возразить, но в ту же секунду услышал в глубине какой-то треск.

— Что это? — спросил Клепке.

— Откуда мне знать? — сказала женщина. — Кошка, наверное.

Она встала в дверном проеме. Клепке оттолкнул ее. Она упиралась, и у нее оголилась одна грудь с розовым торчащим соском, которую она даже не попыталась прикрыть. Самый молодой солдат и сосок посмотрели друг на друга: солдат опустил глаза первым.

—  Асh! —глухо вздохнул он.

— Отвернись, несчастный! — велел старший. — Прикройся, ведьма!

— Я не такая, как твоя жена, — прошипела пани Марта, — и не стыжусь показывать того, что у меня есть!

— Вперед! — приказал Клепке.

Они оттолкнули ее и ворвались в дом. Комнату почти целиком занимала широкая кровать со съехавшими к подушкам простынями, сбившимися в кучу одеялами и свалившимися на пол перинами. В доме никого не было.

— Я же говорила вам, что это кошка! — закричала пани Марта.

В самом деле, послышалось очень тихое мяуканье.

— Кс-кс-кс! — позвал самый молодой солдат, любивший животных. — Под кроватью, наверно…

Он наклонился и засунул руку под кровать. Внезапно его взяла оторопь.

—  Ach! —слабо вздохнул он.

Капрал Клепке быстро заглянул под кровать.

— Вылезай!

Оттуда медленно и нехотя вылез человек. Пожилой и тучный. Красивым его назвать было трудно. Он весь покрылся гусиной кожей.

— Котенок, да? — прохрипел Клепке.

— Но я умею мяукать! — обиженно сказал человек.

Клепке отдал приказ. Солдаты схватились за винтовки.

— Стойте! — вдруг закричал Сопля. — Это не портной Магдалинский!