Европейское воспитание

– Он позволил немцам сжечь нашу деревню.

– Может, это не его вина. Может, он просто ничего не мог поделать.

– Он послал нам голод и холод, немцев и войну.

– Может, он очень несчастен. Может, это не от него зависит. Может, он очень слаб, очень стар, очень болен. Не знаю.

– Никто не знает.

– Может, он хотел нам помочь, но кто-то ему помешал. Может, он пытается. Может, у него получится, если мы ему немножечко поможем.

– Может быть. Почему ты вздыхаешь?

– Я не вздыхаю. Я счастлива.

– Положи сюда голову.

– Вот.

– Закрой глаза.

– Вот.

– Спи.

– Сплю… Угадай, что у меня здесь, в бумаге.

– Книга.

– Нет.

– Еда.

– Нет, смотри.

– Плюшевый медвежонок. Такой славный.

– Правда?

– Когда я был маленьким, у меня тоже был такой. Я звал его Владеком.

– А моего зовут Миша. Он у меня уже давно. Я всегда спала с ним, когда была маленькой. Это все, что у меня осталось от родителей. Я всегда сплю с ним… Правда, Миша?

Ее полусонный голос тихо произнес в темноте:

– Это мой талисман.

16

Они собрались в землянке студентов. На огне весело свистел чайник: Пех вызвался заварить чай. Он как раз готовил его, совершая магические жесты и соблюдая волшебный рецепт, который якобы получил от старого, опытного и всеми любимого лесного козла. Впрочем, Пех охотно делился своим рецептом. «Возьмите морковь, - говаривал он, - высушите ее, натрите на терке, бросьте на три-четыре минуты в кипящую воду…» - «И что, вкусно?» - спрашивали его. «Нет, - откровенно признавался Пех, - но зато горячий, и цвет хороший!»

Тадек Хмура лежал на одеяле, подложив под голову спальный мешок, и смотрел на огонь. Его подруга сидела с закрытыми глазами рядом, держа его за руку; Янек видел ее красивое лицо, а за ним - винтовки и автоматы, прислоненные к земляной стене.

Теперь он хорошо знал их. Молодая женщина Ванда и Тадек Хмура познакомились в университете, где ходили на лекции по истории; Пех, молодой партизан, раненный в голову, изучал право. Университет, экзамены, карьера преподавателя, к которой они себя когда-то готовили, - все это было из другого, исчезнувшего мира. И, тем не менее, их берлога была наполнена книгами, и Янек с удивлением узнал, что они проводили долгие часы, склонившись над томами по истории и праву, которые продолжали изучать. Янек взял толстый фолиант по конституционному праву, открыл его на странице, озаглавленной «Декларация прав человека - Французская революция 1789 года», и закрыл книгу с насмешливой ухмылкой.

– Я понимаю, - тихо сказал Тадек Хмура. - Это очень трудно принимать всерьез. Университеты Европы всегда были лучшими и прекраснейшими в мире. Именно в них зарожда-лись наши самые прекрасные идеи, вдохновившие наши самые великие творения: идеи свободы, человеческого достоинства, братства. Европейские университеты стали колыбелью цивилизации. Но есть и другое европейское воспитание, которое мы получаем сейчас: расстрелы, рабство, пытки, изнасилования - уничтожение всего, что делает жизнь прекрасной. Это година мрака.

– Она пройдет, - сказал Добранский.

Он обещал им прочесть отрывок из своей книги. Янек ждал с нетерпением, поставив обжигающий котелок на колени. Он уговорил студентов пригласить Черва, и сейчас Черв скромно сидел в углу, поджав колени и прислонившись спиной к земляной стене. Чтобы лучше слышать, он снял свой платок: Янек впервые видел его с непокрытой головой. У него были темные, вьющиеся, блестящие волосы, и выглядел он дикарем. Он ничего не говорил, пил свой чай, важно мигал глазом и, казалось, был доволен тем, что находится здесь. Тадек Хмура сильно кашлял - тихим, мягким кашлем… И всякий раз, как бы извиняясь, прикладывал руку к губам. Добранский часто с беспокойством посматривал на него.

– Начинай! - попросил Тадек.

Добранский порылся под гимнастеркой и вытащил толстую тетрадь.

– Если вам надоест, можете меня прервать.

Послышались возражения. Но Пех грубо сказал:

– Товарищ может положиться на меня.

– Спасибо. Действие отрывка, который я вам прочту, происходит во Франции. Он называется: «Французские буржуа».

– Буржуи, - заметил Пех, - везде одинаковые. Хоть в Париже, хоть в Берлине, хоть в Варшаве. - И демонстративно заткнул себе нос: - Во всех странах мира от них одинаково смердит!

– Замолчи, Пех, - по-хорошему попросил его Тадек. - Ты у нас коммунист - ну и прекрасно, продолжай в том же духе, там будет видно! А пока что отстань от нас.

– Я начинаю, - сказал Добранский. И принялся читать:

Мсье Карл входит в дом и тщательно вытирает ноги, уважительно думая о консьержке мадам Лэтю. «Маленькие знаки внимания приводят к большой дружбе…» С радушным видом он стучит в дверь швейцарской и заходит, здороваясь на чистейшем французском: «Добрый вечер, мсье-дам».

– Мсье Карл! - восклицает мадам Лэтю. - Наконец-то вы пришли… Переведите мне, пожалуйста, что говорят эти господа.

Мсье Карл степенно надевает очки и поворачивается к двум молодым людям в плащах, которые с мрачным видом стоят в швейцарской. «Коллеги», - узнает он. Со второго взгляда он понимает, что в иерархии гестапо оба посетителя стоят намного выше него.

– Meine Herren?¹