Европейское воспитание

– Свои! - жалобно ответил Сопля. - Открой, Кубус!

Дверь широко отворилась. Солдаты вошли внутрь, Сопля просеменил за ними. Петрушкевич был в ночной рубашке, надетой поверх брюк с волочащимися по полу подтяжками. У него было пухлое, грустное лицо.

– Апчхи! - чихнул он.

Сопля поспешно закрыл дверь и объяснил капралу:

– У него слабые легкие. В детстве он постоянно болел. Его бедная матушка еле его выходила. Ему бы в горах жить.

– Горы иногда помогают, - согласился Клепке.

Сопля подошел к другу.

– Ты не обижаешься на меня, Кубус?

– Нет. Сто килограмм картошки - это достойное оправдание…

– Откуда ты знаешь?

– Об этом вся деревня знает.

Сопля рухнул на табурет и расплакался.

– Ну-ну, не падай духом! - поддержал его кондитер.

– Я не знал настоящих виновников! - рыдал Сопля. - Я не мог указать на кого попало: они бы отомстили мне и моей семье… И тогда я стал искать того, на кого бы я смог положиться, верного, испытанного друга…

– Я благодарен тебе, - сказал Петрушкевич. - Можешь сделать кое-что для меня взамен?

– Все, что угодно, - сказал Сопля от простоты душевной.

– Эта картошка… Не мог бы ты прислать пару кило моей жене?

– Я принесу ее сам завтра же утром! - пообещал Сопля.

Капрал Клепке отдал приказания. Оба друга обнялись.

– Спасибо за картошку! - сказал Петрушкевич.

Сопля открыл рот, но не смог ничего сказать в ответ.

– Ну же, - ободрил его кондитер. - Будь мужчиной, Сопля.

Он взял из комода бутылку и пару рюмок.

– Выпей.

Сопля выпил.

– Выпейте и вы тоже, - предложил Петрушкевич солдатам.

– Вы так учтивы, - заметил Клепке. Он поднял свою рюмку. - Ваше здоровье!

– Взаимно.

Они чокнулись.

– Что ж, - сказал Клепке, - теперь, если позволите…

– Ну конечно, - поклонился Петрушкевич. - По крайней мере я не буду больше голодать!

Подавленный и шатающийся Сопля отвернулся и заткнул уши. Петрушкевич получил пулю прямо в грудь. Он крутнулся на месте, упал и застыл. Солдаты быстро вышли; капрал, уходивший последним, прихватил бутылку с собой. Сопля последовал за ними. Он понимал, что должен был остаться и утешить вдову друга, но решил сделать это завтра, когда принесет картошку. «Бедняжка будет так счастлива!» - подумал он. Они вновь очутились на улице, Сопля шагал быстро, спеша поскорее с этим покончить и мечтая о большой тарелке, ждавшей его дома: о нежной, белой, ароматной мякоти… Опьяненный этой картиной, он, не задумываясь, решительно постучал в дверь, когда фонарик капрала осветил вывеску: «Портной З. Магдалинский. Первоклассный покрой. Сиюминутная утюжка. Умеренные цены». Никто не открыл. Он постучал еще раз. Капрал Клепке с задумчивым видом смотрел на вывеску, так, словно бы спрашивал себя, не прогладить ли ему брюки по умеренной цене: увы, он не знал польского. Вне себя от холода, солдаты принялись колотить в дверь прикладами. За дверью тотчас раздался женский голос - видимо, женщина стояла там уже давно:

– Ну кто там?

– Мое почтение, пани Марта, - сказал Сопля. - Мы пришли к вашему мужу.

– Его нет дома.

– Хватит болтать! - закричал Клепке по-немецки. - Открывайте дверь!

Дверь отворилась. Наступила мертвая тишина: солдаты широко раскрывали глаза и поднимались на цыпочки, чтобы лучше видеть. Под хлопчатобумажным пеньюаром женщина была совершенно голой.

Казалось, ей совсем не холодно: напротив, замерзшие лица мужчин почувствовали исходившее от нее тепло. Те части ее тела, которых не было видно, нетрудно было себе представить, а те, которые были видны, не вызывали желания закрыть глаза. Пани Марта была высокой брюнеткой с большими, бесстыжими кошачьими глазами зеленого цвета и влажным ртом, словно бы распухшим от поцелуев.

– Mein Gott! - тихо, но отчетливо произнес самый молодой немецкий солдат.

– Отвернись! - строго приказал самый старший, знавший его родителей и обещавший им присматривать за мальцом.

– Молчать! - неожиданно приказал капрал сорвавшимся на фальцет голосом. Он кашлянул. - Молчать! - повторил он. - Где ваш муж?

– Его нет дома.

Женщина повернулась к Сопле.

– Иуда! - прошептала она.

Сопля хотел было возразить, но в ту же секунду услышал в глубине какой-то треск.

– Что это? - спросил Клепке.

– Откуда мне знать? - сказала женщина. - Кошка, наверное.

Она встала в дверном проеме. Клепке оттолкнул ее. Она упиралась, и у нее оголилась одна грудь с розовым торчащим соском, которую она даже не попыталась прикрыть. Самый молодой солдат и сосок посмотрели друг на друга: солдат опустил глаза первым.

– Асh! - глухо вздохнул он.

– Отвернись, несчастный! - велел старший. - Прикройся, ведьма!

– Я не такая, как твоя жена, - прошипела пани Марта, - и не стыжусь показывать того, что у меня есть!

– Вперед! - приказал Клепке.

Они оттолкнули ее и ворвались в дом. Комнату почти целиком занимала широкая кровать со съехавшими к подушкам простынями, сбившимися в кучу одеялами и свалившимися на пол перинами. В доме никого не было.

– Я же говорила вам, что это кошка! - закричала пани Марта.

В самом деле, послышалось очень тихое мяуканье.

– Кс-кс-кс! - позвал самый молодой солдат, любивший животных. - Под кроватью, наверно…