Европейское воспитание

Ach! Какое зрелище, какое воспоминание! Я плачу, барон плачет, Куколка плачет, Гретхен плачет, оркестр плачет, гости плачут, лакеи плачут… Все плачут, у всех слезы текут ручьем.

«Ach! - всхлипывая, говорит мне барон. - Ach! немецкий ворон Карл. Ты имеешь большое влияние на нашего фюрера… Пойди, объясни ему. Спаси Германию… Я хочу сказать: спаси Россию!»

Я лечу над Берлином в слезах. Какое зрелище, какое воспоминание! Вдовы плачут, матери плачут, дочери плачут, сестры, невесты и маленькие сиротки плачут; все плачут, у всех слезы текут ручьем! Войска маршируют, рыдая. Я прилетаю во дворец, обо мне докладывают, я вхожу… Ach! Какое зрелище, какое воспоминание! Перед картой России сидит фюрер… и плачет! Льет горькие слезы…

Карл Карлович останавливается и откладывает немножко помета.

– Искренние слезы фюрера!

– Ach! - добродушно вздыхает Илья Осипович. - И как же так получилось, милейший, что вы теперь на Волге, вдали от родимого навоза?

– Ach! ach! - тотчас встрепенулся Карл Карлович и заломил себе крылья. - Какая драма, какое воспоминание… Берлин бомбили, меня бомбили… Фюрера, фюрера бомбили! Но я оставался там, у его двери, преданный до конца, немецкий ворон до последнего перышка! И вдруг, ach! что я вижу? Дверь резко отворяется, и из нее выбегает - бледный, но решительный - фюрер, а за фюрером выбегает Геринг, а за Герингом выбегает Геббельс, а за Геббельсом выбегает генерал фон Катцен-Яммер! Все бледные, но решительные!

«Немецкий ворон Карл! - кричат они. - В камине бомба замедленного действия! Сделай же что-нибудь! Спаси фюрера, Карл».

И что же я делаю, я, немецкий ворон Карл? Я становлюсь на колени и со слезами в голосе говорю:

«Ach! Жить и умереть за фюрера!»

И шмыг - в окно. И фюрер за мной шмыг - в окно, а за фюрером Геринг шмыг - в окно, а за Герингом Геббельс и фон Катцен-Яммер - шмыг, шмыг в окно! Все бледные, но решительные! И вот мы уже на улице. А бомбы так и сыплются, так и сыплются…

Карл Карлович выпускает целую струю помета.

– И что же я делаю потом, я, немецкий ворон Карл? Я становлюсь на колени и со слезами в голосе говорю: «Жить и умереть за моего фюрера!»

И - шмыг, шмыг, шмыг, побежал. Бледный, но решительный.

«Отважный, благородный Карл!» - говорит фюрер и - шмыг, побежал.

«Отважный, благородный Карл, благослови тебя, Господи!» - говорит Геринг и - шмыг, побежал.

«Отважный Карл, благородный рыцарь!» - говорят Геббельс и фон Катцен-Яммер и - шмыг, шмыг, побежали.

Бледные, но решительные! И в благодарность за то, что я спас ему жизнь, фюрер отправил меня на Волгу…

«Лети, - растроганно сказал он мне. - Лети туда… там есть чем поживиться!»

На ветке воцаряется минутное молчание, затем Акакий Акакиевич прикрывает один глаз и говорит:

– Вы так долго выступали, Карл Карлович. В горле, поди, пересохло?

– Право слово, - бесцеремонно отвечает Карл Карлович, - от рюмашки водки я бы не отказался… Что вы делаете, ach!

Карл Карлович испуганно каркает и пытается высвободить свои крылья, но час старого немецкого ворона пробил. Два русских ворона сжимают его в своих когтях. Его длинная тощая шея и самый длинный, самый острый и самый прожорливый в мире клюв моментально погружаются в Волгу. «Буль-буль-буль! - утоляет жажду старый немецкий ворон. - Буль-буль-буль!…» Силы оставляют его, крылья перестают биться, а немецкие когти - хватать…

– Prosit! - благоговейно шепчут Илья Осипович и Акакий Акакиевич.

Несколько минут спустя два приятеля вновь кружат над водой. Они внимательно осматривают камыши и островки, выброшенные на берег густые ветки и песчаные отмели и, не видя ничего подходящего, обращаются к Волге.

– Мать рек русских, не поймала ли ты чего-нибудь интересненького? - каркают они своими заискивающими голосами.

Всем известно, что вороны - прирожденные подхалимы, и Волга вот уже больше века знает этих двух приятелей. Но сегодня она в хорошем настроении.

– Летите сюда, вот еще один мой ухажер! - мычит она, обнимая лейтенанта, чей брошенный танк горит на берегу. - Вы уже напились моей водицы, mein Herr? Она очень способствует пищеварению захватчиков…

– Карр, карр, карр! - хрипло хохочут Илья Осипович и Акакий Акакиевич. - До чего остроумно, мать рек русских, до чего смешно, животики надорвешь, карр, карр!

– Позвольте мне вывернуть его карманы, - мычит Волга. - Клянусь старым живодером Мининым, это монокль! Можно, я его заберу? Вот малец Сталинград будет смеяться!

– Ох, как же он будет смеяться! - каркают приятели. - Ох, и насмешила, просто умора, карр, карр, до чего остроумно, мать рек русских!

– А это что такое? - изумляется Волга. - Советский орден и фотография русского солдата?

– Советский орден? - изумляется вслед за ней Илья Осипович и смотрит на Акакия Акакиевича.

– Фотография русского солдата? - удивляется, в свою очередь, Акакий Акакиевич и смотрит на Илью Осиповича.

– Я узнала его! - восклицает Волга. - Это Мишка Бубен из Казани. Я помню его: он все время сидел на берегу и плевал в воду.