Европейцы

– Мало ли что я думаю и мало ли что плету, когда я в ярости! – И с еще большей категоричностью добавила: – Конечно же, я с вами, бедные вы мои, иначе не страдала бы так. Что я хочу от него? Видеть, что он ведет вас в мэрию. Что я хочу? Пойти туда с вами сама. – Она обвела глазами комнату, словно в лихорадочной спешке искала накидку для выезда; она ринулась к окну – высмотреть кеб. С шляпкой на голове, она подхватила с дивана какую-то уличную хламиду и, возвращаясь, набросила на себя. – Найдите его, найдите его, – повторяла она. – Поедемте сейчас со мной. Попытайтесь, по крайней мере, связаться с ним!

– Как я могу связаться с ним? Он придет, как только будет готов.

Миссис Герет резко повернулась к ней:

– К чему готов? Готов лицезреть мой полный крах, бессмысленный и бесповоротный?

Фледа молчала; хуже всего было то, что между ними все время оставалось что-то недоговоренное. Ни та ни другая не решалась поднять тут голос, и это сказалось на тоне Фледы, когда она наконец мягко произнесла:

– Не будьте жестоки ко мне – мне так тяжко!

Эти слова произвели заметное впечатление на миссис Герет, которая, отвернувшись от Фледы и вперив взгляд в окно, мысленно сопровождала длинный караван своих сокровищ. Фледа знала: сейчас она следит за тем, как этот караван сворачивает в аллею, ведущую в Пойнтон. Фледа полностью разделяла ее чувства, представляя себе ту же картину, а потому, немного спустя, добавила то, что казалось ей самым утешительным:

– Я не понимаю, почему все-таки вы уверены, что он, по вашему выражению, «потерян»?

Миссис Герет продолжала смотреть в окно, и ее спокойствие показывало, что она уже сумела более или менее овладеть собой.

– Почему же вам тяжко, если он для вас не потерян?

– Тяжко, потому что я раздражаю вас и вы не понимаете меня.

– Да, я не понимаю вас, Фледа, – поворачиваясь к ней, сказала миссис Герет. – Решительно вас не понимаю – словно вы и Оуэн из совсем другой породы, из совсем другой плоти. Вы заставляете меня чувствовать себя очень старомодной, наивной и скверной. Только придется вам принимать меня такой, какая я есть, коль скоро принимаете от меня и много чего другого! – Она говорила уже с меньшей обидой, со сдержанным и усталым спокойствием. – Лучше бы мне никогда не знать вас, – продолжала она, – и, уж во всяком случае, не пленяться вами. Но это было неизбежно: все, я полагаю, неизбежно. И вы тут ни при чем – вы за мной не бегали. Я сама бросилась на вас и захватила. А вы – особа своенравная – при всех ваших милых манерах: да-да, совсем не то, чем кажетесь. Надеюсь, вы отдаете должное тому, как благородно с моей стороны признавать независимость вашего характера. Это ваша умная солидарность со мной ввела меня в обман – ваше поразительное чутье по части этой треклятой старины. Вы чувствовали ее так, как никто из всех, кого я когда-либо знала, вот чему я не могла противостоять. Что и говорить, – заключила, после паузы, бедная леди, – сами видите, куда нас это завело!

– Если вы отправитесь за ним сами, я буду ждать вас здесь, – сказала Фледа.

Миссис Герет, застегивая накидку, погрузилась в раздумье.

– В его клуб, вы имеете в виду?

– Разве он не там останавливается, когда бывает в городе? Сейчас другого адреса у него в городе нет, – отвечала Фледа. – Ему пишут туда.

– Откуда мне это знать при наших с ним невозможных отношениях? – спросила миссис Герет.

– У меня они пока еще до этой степени не дошли, – горестно улыбнулась Фледа и добавила: – Его молчание, ее молчание, отсутствие каких-либо слухов – разве это не то самое, на чем в Пойнтоне и Риксе основывалась ваша уверенность, что между ними все кончено?

Миссис Герет глядела темнее тучи.

– Да, но тогда я не слышала от вас, что вы не могли изобрести ничего лучшего – вот так вы выразились! – как послать его к ней назад.

– Ах, но, с другой стороны, вам благодаря визиту миссис Бригсток теперь известно то, что вы знаете: вы знаете, что он увлечен мною.

Фледа сочла себя вправе воспользоваться оптимистическими аргументами, которые прежде отвергала; опровержение доводов ее соратницы она вела теперь с прямо противоположных позиций. Фледу охватила лихорадка изобретательства, хотя она с болью сознавала, говоря о шансах на успех, что ее лихорадочное состояние не ускользнуло от взора миссис Герет.

– Вы повергаете меня в крайнее изумление, – молвила эта достойная леди, – и вместе с тем в ужас. То, что вы говорите об Оуэне, – нечто немыслимое. Он, по всей видимости, увлечен вами, и тут же, однако, вы сообщаете мне, будто более чем возможно, что все эти дни он гостит в Уотербате. Простите за тупость, но я в этом темном лесу не вижу пути. Если он в Уотербате, то вовсе не увлечен вами. Если он увлечен вами, в Уотербате его нет и быть не может.