Европейцы (сборник)

Литлмор не испытывал ни неловкости, ни раскаяния в своих словах; он испытывал лишь облегчение. Возможно, потому, что знал: они ничего не изменят. Дело менялось лишь для него одного – в том, к чему в конечном итоге все сводилось: правильно ли он поступил. Надо было только сказать леди Димейн, что, скорее всего, миссис Хедуэй будет ее сыну превосходной женой. Но это уж действительно ничего бы не изменило. Литлмор попросил сестру, чрезвычайно удивленную краткостью его беседы с леди Димейн, уволить его от расспросов, и некоторое время миссис Долфин пребывала в приятной уверенности, что английскому обществу не грозят ужасные американки, могущие бросить тень на ее родную страну.

Однако заблуждение ее было недолговечным. Ничто ничего не изменило; возможно, поздно уже было что-либо менять. В первых числах июля лондонское великосветское общество услышало не о том, что сэр Артур Димейн намерен жениться на миссис Хедуэй, а что пара эта без особой огласки вступила в брачный союз, которому, как можно было надеяться, на этот раз не грозило быть расторгнутым миссис Хедуэй. О леди Димейн не было ни слуху ни духу – она сразу же удалилась в свое загородное имение.

– Полагаю, что тебе следовало поступить иначе, – сказала, побледнев, миссис Долфин. – Конечно, теперь все выйдет наружу.

– О да, и она еще больше войдет в моду, чем раньше, – с циническим смехом ответил ей брат. После краткой беседы со старшей леди Димейн он не чувствовал себя вправе навестить младшую и так никогда не выяснил – да и выяснять не хотел, – простила ли она его, достигнув наконец предела своих мечтаний.

Уотервил – как ни странно – был скандализирован ее успехом. Он считал, что надо было воспрепятствовать браку миссис Хедуэй с доверчивым джентльменом, и употребил в разговоре с Литлмором те же слова, что и миссис Долфин. Он полагал, что Литлмору следовало поступить иначе.

Уотервил говорил с таким жаром, что Литлмор пристально взглянул на него… настолько пристально, что заставил его покраснеть.

– Вы что же, сами хотели жениться на ней? – осведомился он у своего младшего друга. – Мой дорогой, да вы в нее влюблены! Вот в чем, оказывается, дело!

Однако, покраснев еще пуще, Уотервил с негодованием отверг его подозрения. Спустя некоторое время, как он узнал из письма, в Нью-Йорке стали спрашивать: кто такая, собственно, эта миссис Хедуэй?

Трофеи Пойнтона Перевод Н. Роговской, М. Шерешевской

Глава 1

Миссис Герет накануне вызвалась пойти со всеми в церковь, но сейчас вдруг поняла, что, пожалуй, не сможет спокойно сидеть в ожидании этой благословенной минуты: к завтраку здесь, в Уотербате, спешить не полагалось, и теперь ей предстояло томиться почти целый час. Она вернулась к себе в комнату и, зная, что церковь расположена неподалеку, приготовилась к необременительной сельской прогулке, после чего снова спустилась по лестнице, прошла по коридорам, отмечая на каждом шагу полнейшее отсутствие мысли и вкуса в убранстве огромного дома, – и тут ее охватило вчерашнее раздражение и нахлынуло все то, от чего она втайне страдала, сталкиваясь с уродством и глупостью. Зачем только она поддерживала подобные знакомства, зачем так опрометчиво подвергала себя испытаниям? На то у нее, Господь свидетель, были свои причины, но на этот раз испытание оказалось более суровым, чем ей представлялось. Вырваться отсюда – прочь, на воздух, к деревьям и небу, цветам и птицам – было потребностью каждого ее нерва. Конечно, цветы в Уотербате все не того оттенка, а соловьи фальшивят, однако она припомнила, что поместье славилось красотами, кои принято называть «естественными». Красоты, коими оно явно не обладало, можно было перечислять бесконечно. Ей с трудом верилось, что женщина способна выглядеть презентабельно после того, как несколько часов кряду не могла уснуть из-за обоев в спальне; и все же, когда она, два года как вдовица, шурша юбками, шла по холлу, ее немного ободрила мысль, которая неизменно скрашивала ее светские воскресенья, – мысль, что она, единственная из обитательниц дома, решительно не способна одеваться к выходу с той омерзительной печатью «безупречности», какая пристала жене бакалейщика. Она скорее согласилась бы умереть, чем выглядеть endimanchée [97] .