Европейцы (сборник)

– Я не вполне понимаю ваше «поцапаетесь».

– Ну а вдруг она сама вас как-то обидно назовет?

– Не думаю.

– Я хочу сказать, если она рассердится на вас за то, что вы меня поддерживаете, – как вы поступите? Ей ведь это не может понравиться, сами понимаете.

– Ей это может не нравиться сколько угодно, однако нельзя знать заранее, как все повернется. Там будет видно. Обо мне не беспокойтесь.

Она говорила решительно, и все же Оуэна это не убедило.

– Вы не уедете, надеюсь?

– Уеду?

– Если она на вас разозлится.

Фледа прошла к двери и отворила ее.

– Я не готова дать ответ. Вам нужно набраться терпения, а там поглядим.

– Да, нужно, конечно, – сказал Оуэн, – конечно, да, да. – Но открытая настежь дверь подвигла его лишь на то, чтобы сказать ей: – Вам угодно, чтобы я ушел, и я ухожу, через минуту. Только прошу вас, прежде ответьте мне на один вопрос. Если вы все-таки оставите мою матушку, куда вы направитесь?

Фледа снова улыбнулась:

– Не имею ни малейшего понятия.

– Полагаю, вернетесь в Лондон?

– Ни малейшего понятия, – повторила Фледа.

– У вас ведь нет какого-то… э-э… постоянного адреса, ведь нет? – не отставал от нее молодой человек. Как видно, едва закрыв рот, он спохватился; она догадалась, что он поймал себя на том, что, сам того не желая, слишком неприкрыто привлек внимание к тому обстоятельству, что у нее, если говорить напрямик, попросту нет своего дома. Он только хотел дать понять, из лучших побуждений, что сознает, на какую жертву она себя обрекает, в случае если рассорится с его матерью; но способа затронуть такой предмет деликатно вовсе не существует. В таких случаях напрямик лучше не говорить.

Фледа, и без того уже на пределе, не желала касаться больной темы и никак ему не ответила.

– Я не оставлю вашу матушку, – сказала она. – Я сумею на нее воздействовать, сумею ее убедить, окончательно и бесповоротно.

– Сумеете, не сомневаюсь, если посмотрите на нее таким вот взглядом!

От нервного накала ее бледное милое личико, казалось, излучало сияние – сияние, которым она поначалу просто озаряла Оуэна, но которое теперь ясно отражалось и на его лице.

– Я заставлю ее понять – заставлю понять!

Она звенела, как серебряный колокольчик. В тот момент ею овладела безусловная вера в то, что она своего добьется, но это ощущение преобразовалось во что-то иное, когда, в следующее мгновение, она заметила, что Оуэн, быстро вклинившись между ней и отворенной ею дверью, резко эту дверь захлопнул, можно сказать, перед ее носом. Он проделал это так, что она не успела и пальцем шевельнуть, чтобы ему помешать, и теперь он стоял перед ней, держа руку на дверной шишковатой ручке, и странно улыбался. Яснее слов ей все сказали эти нескольких секунд безмолвия.

– Когда я ввязывался в эту историю, я вас не знал, а теперь, когда я вас знаю, как мне объяснить вам, что стало по-другому? И она теперь такая другая, такая безобразная и вульгарная в свете наших семейных дрязг. А таких, как вы, я еще не встречал. С вами все иначе, все совсем по-новому. Послушайте же меня – неужели ничего нельзя предпринять?

Именно этим и был напоен воздух в незабвенные кенсингтонские мгновения, не хватало только слов, чтобы превратить это во что-то свершившееся. Тем больше оснований было для воспаленного девичьего сознания не разрешать слов; единственной ее мыслью было не слышать, оставить все несвершившимся. Она во что бы то ни стало должна была этому воспрепятствовать, даже если пришлось бы вести себя чудовищно.

– Прошу вас, пустите меня, мистер Герет, – сказала она; и он открыл перед ней дверь, промедлив такую малую долю секунды, что, мысленно перебирая в памяти подробности того дня – ибо ей суждено перебирать их бесконечно, – она сама не могла представить себе, каким же тоном она это сказала.

Они вышли в холл и там наткнулись на горничную, у которой она справилась, вернулась ли в дом миссис Герет.

– Нет, мисс, и, по-моему, она из сада на дорогу вышла – по задней дороге пошла прогуляться.

Иными словами, дом был полностью в их распоряжении. В другом настроении она с удовольствием поболтала бы с молоденькой горничной.

– Пожалуйста, откройте дверь на улицу, – сказала Фледа.

Оуэн, словно в поисках зонта, потерянно оглядел холл – даже провел печальным взглядом снизу вверх по лестнице, – пока опрятная молоденькая горничная выполняла распоряжение Фледы. Глаза Оуэна смотрели куда угодно, только не на открытую дверь.

– По-моему, здесь ужасно славно, – заметил он. – Уверяю вас, я бы сам не прочь здесь поселиться!

– Что ж, охотно верю, учитывая, что половина ваших вещей уже здесь! Тот же Пойнтон – почти. До свидания, мистер Герет, – добавила Фледа.