– Ну, тогда он большой осел – под стать своей матери! Но вы ведь понимаете: если они до сих пор тянут со свадьбой, причина именно в вас, – обронила миссис Герет.
– Почему во мне? – не сразу спросила Фледа.
– Иначе вы не провели бы столько времени с ним здесь наедине. Вы ведь не станете теперь отпираться, что владеете некоторым искусством.
Юная леди заколебалась: она ясно видела, что ей необходимо выбирать из двух зол. У нее была своя тайна, и вот тайны больше нет. У Оуэна тоже есть тайна, покуда невредимая, и потому наибольшая опасность теперь – если его мать и на эту тайну наложит свою властную руку. Вся Фледина нежность побуждала оградить его тайну; словом, она решила в пользу меньшего из зол.
– Причина, почему они до сих пор тянут, – заставила она себя сказать, – возможно, в Моне. Я имею в виду ее недовольство тем, что он оставил ее без известных вам ценных вещей.
Миссис Герет немедленно за это ухватилась:
– Выходит, она расторгнет помолвку, если я их не верну?
Фледа поежилась:
– Я говорю только, как мне все это видится. Она станет устраивать сцены и выдвигать условия; она лишит его покоя. Но держаться за него будет крепко; она ни за что его не отдаст.
Миссис Герет мысленно перебирала все возможности.
– Пусть так, но вещи я пока не верну – чтобы испытать ее, – объявила она наконец; и Фледе сразу сделалось так худо, словно она отдала все и взамен ничего не получила.
Глава 12
– Я должна из простого приличия дать ему знать, что говорила об этом с вами, – в тот же вечер сказала она своей радушной хозяйке. – Какой ответ мне ему написать?
– Напишите, что вам нужно снова увидеться с ним.
Лицо Фледы выразило крайнее недоумение.
– Увидеться снова? По какому же поводу?
– По любому, какой вам угодно.
Такое легкомыслие поразило бы Фледу, если бы она уже, за этот час, не почувствовала огромной перемены, происшедшей в общении с ее добрым другом – происшедшей, на взгляд доброго друга, из-за ее причастности к судьбоносному вопросу. В результате посещения Оуэна эта причастность стала ключом к кризису. Кризис этот, видит Бог, был навязан ей, но теперь он, казалось, простер огромные обнимающие руки – руки, которые сжимают, пока от боли не вырвется крик. Словно все в Риксе слилось в один котел, бурлящий эмоциями и энергией, откуда это месиво черпают, пробуют и обсуждают; все, кроме той сокровенной капли знания, которую она утаила. Ей следовало бы радоваться такому положению вещей, потому что оно означало участие, означало более тесное единение с источником столь многого прекрасного и обновляющего в ее жизни; но чуткие инстинкты, которыми ее наградила природа, голоса не подавали. Она должна была – и не только на этот раз – признать, что в отношении ряда вещей
– Вы имеете в виду, чтобы я предложила ему приехать сюда снова? – спросила она после паузы.
– Нет-нет, вовсе нет. Напишите, что вы возвращаетесь в город и встретитесь с ним.
Он получил уточнение, прозрачный намек, и Фледа это еще сильнее почувствовала, когда перед тем, как они отправились спать, ее приятельница, возвращаясь все к той же теме, сказала:
– Я полностью отдаю его в ваши руки… Знаете, делайте с ним все, что сочтете нужным. Поступайте так, как подскажет вам ваша умная головка… Я не задаю никаких вопросов. Все, о чем я прошу: добейтесь успеха.
– Прелестно, – отвечала Фледа. – Только это ничего не говорит – будьте добры, посудите сами – о том, какое письмо мне ему написать. Это не ответ на то требование, что я должна была вам передать.
– Ответ предельно ясен: все вернется на свое место в ту же минуту, как он объявит, что женится на вас.
– И вы всерьез полагаете, что я способна сообщить ему такую новость?
– Что еще мне полагать, всерьез или не всерьез, если вы грозите порвать со мной, скажи я это сама?