Европолис

Вечером оба старика сидели дома и беседовали, заперев дверь и опустив шторы. На столе стоял графин старой мастики с острова Хиос. Доброжелательный и радушный, старый мудрец побуждал Николу Марулиса открыть душу перед давним и добрым приятелем. И язык американца начал постепенно развязываться, в то время как глаза пристально смотрели на дно стакана, на оставшуюся там каплю мастики, белую и матовую, похожую на опал.

Примешивая к греческому языку румынские и французские слова, он начал рассказывать о своей жизни, о злоключениях, сквозь которые он прошел.

Никола Марулис был совсем мальчишкой, когда покинул Сулину. Он нанялся юнгой на французский галеот, который возил хлеб с Дуная в Марсель.

Маленький и быстрый, Никола при маневрах с парусами получил место на самом верху мачты, которое называлось «ласточкино гнездо».

Как-то раз в алжирском порту, где они грузили табак для Тулона, он познакомился в баре с арабской еврейкой, белой, как фарфор, с черными, словно агат, глазками. Девушка эта была любовницей одного моряка, мрачного испанца. Поругавшись с любовником, она принялась строить глазки Николе скорее для того, чтобы досадить испанцу. Остальные моряки потешались над этой историей. Испанец был в ярости. Встречая Николу на палубе, он скрежетал зубами, и скулы его ходили ходуном.

Как-то утром, когда корабль под всеми парусами был уже на рейде, его застиг шквал. Раздалась торопливая команда: «Все по местам», — и матросы, словно кошки, бросились вверх по веревочным лестницам на мачты. Легкий Никола первый забрался на самый верх, чтобы убрать паруса. За ним последовал испанец. Они стояли рядом и вместе боролись с концом паруса, который хлопал и вырывался из рук под завыванье ветра. Вдруг Никола почувствовал сильный удар, заставивший его на мгновенье потерять под ногами канат, на котором он держался. Испанец, не говоря ни слова, ударил его ногой в живот. Едва не упав, Никола вцепился в глотку испанцу. И началась схватка на самой верхушке мачты, над пропастью, при ураганном ветре, положившем корабль на борт.

Словно обезумевшие звери, впились они друг в друга руками и зубами. Это была борьба не на жизнь, а на смерть. Лежа на рее, каждый пытался столкнуть другого в зияющую пропасть. Когда Никола почувствовал, что испанец оттеснил его на самый конец реи и он вот-вот полетит вниз, он отпрянул от испанца и выхватил нож, который висел у него на шее, привязанный к шнурку. Шнурок оборвался, и Никола вонзил лезвие в грудь испанца по самую рукоятку.

В тот же миг они оба полетели с мачты, словно птицы со сломанными крыльями.

— Я, — пояснил Никола, — был на самом конце реи, и мне посчастливилось упасть в воду, а испанец был ближе к середине и упал на деревянную палубу…

— И?.. — глаза Логаридиса блестели из-под очков.

— Разбился насмерть… Меня выловили целым и невредимым… Заковали в кандалы… Судили… Сослали на каторгу…

— Сколько лет тебе дали?

— Десять. В груди у испанца торчал мой нож.

— Десять лет. — Логаридис покачал головой.

Немного помолчав, Никола принялся рассказывать о злоключениях морского путешествия в колонию, где он должен был отбывать наказание.

Его погрузили на корвет «Луара», который возил осужденных во французскую колонию, в Кайенну. Каким страшным был этот путь! Какие мучения пришлось перенести в этой плавучей тюрьме! Их было пятьсот заключенных, загнанных в тесный трюм без воздуха и света. По очереди их вытаскивали на палубу, чтобы они могли вздохнуть свежим воздухом, без которого они страдали больше, чем без пищи. С матросами из экипажа разговаривать запрещалось. По утрам, свернув подстилку, на которой спали, они раздевались догола и их окатывали морской водой из насоса.

После нескольких недель пути началась цинга. Горячей пищи им не давали. Галеты, которыми они в кровь раздирали десны, были изъедены червями. Когда выбросили за борт первого покойника, распространился слух, что на борту чума. Началась страшная паника. Осужденных каждый день окуривали дымом от птичьего помета.

Прежде чем пересечь тропик, они попали в жестокую бурю. Корабль затянуло в водяной смерч. Вода и тучи — все слилось воедино. Перед лицом смертельной опасности заключенным разрешили выходить на палубу: теперь стали все равны, офицеры, матросы, каторжники. Рассеяв пушечными выстрелами смерч, они еще пять дней и пять ночей боролись со стихией. Они избежали гибели, но остались посреди океана с порванными парусами и сломанными мачтами. «Луара» дала течь. Нужно было круглосуточно откачивать воду. Если бы прекратить откачку хоть на два часа, корабль пошел бы ко дну. После трех месяцев изнурительного пути они высадились в Кайенне.

Заключенных осмотрели, накололи им на коже номера и распределили по разным службам. Николу, как моряка, определили лодочником при тюремном похоронном бюро. В Кайенне не было похоронных дрог и никто не копал могил. Мертвеца заворачивали в мешковину, укладывали в деревянный гроб и вывозили на лодке в открытое море. Священник читал краткую молитву, потом мертвого извлекали из гроба и бросали в море.