Евсения

— Ох, Евся, испортила я тебя. Избаловала, — потягиваясь уже у лестницы, беззлобно расплылась Адона, а я ненароком замерла, любуясь на это небывалое доселе зрелище. Будто и у нас, внутри дома, тоже свое солнышко зажглось:

— Адона, а как мы с тобой хорошо теперь заживем.

— Хорошо, да не долго.

— Это почему? Ты в свой лес уйдешь?

— Нет, боюсь, это ты от меня уйдешь. И не в лес, — исчезла дриада в лестничной дыре… Ха, да вот еще…

«Мужчина», как и предполагалось, спал. Я лишь дверь в «господскую» опочивальню плотнее прикрыла — с детства воспитанная привычка. А потом плюхнулась на крыльцо, уже подсушенное ветром, самостоятельно расчесывать свои волны. Что же делать, когда некому теперь мной заниматься? У нас сегодня другие… как это, слово умное… приоритеты.

— Ладно, выходи, — выдохнула, зевая, зашуршавшему в кустах Тишку. Тоже, привычка у него. И кивнула на стоящую на перилах тарелку. — Это тебе от Адоны — пирожки. Бесенок тут же изобразил на мордашке большую двойную радость. Да пришлось его злорадно разочаровать. — Нет уж, цирюльник. После жирного я тебе косы плести не дам. Так что, выбирай.

— Ну и злыдня ты, Евся, — страдальчески вздохнул тот, дернув у меня из руки расческу… И как же хорошо мы теперь заживем…

— Доброе утро, Евсе-ния, — застыл от такого зрелища на пороге Стах. А надо было еще спать.

— Доброе утро, Стах… и это тебе не снится, — на всякий случай, уточнила я.

— Что, «не снится»? — боком спустился тот с крыльца.

— Рогатый бес, плетущий мне косы… Ай, Тишок!.. Да, можешь и с ним тоже поздороваться. Он у нас — говорящий. Иногда — не в меру. Если, ты и это не помнишь.

— Да все я помню, — стараясь вообще на нас не смотреть, бросил мужчина в сторону. — Кстати, где-то тут у вас… озеро было. Пойду ко я… проснусь, — и, не оглядываясь, пошел в правильном направлении… под наше с бесом хихиканье.

— Евся, а знаешь, что я про ночное думаю? — дождавшись, когда голая мужская спина исчезнет за кустами ольхи, сокровенно поведал Тишок. — Он, ведь, действительно, сразу понял, что я — морок и все ж беспрекословно за мной пошел со своим ножом в рукаве. И привязать себя почти дал — подыграл волхву.

— И что сии игры означают? — сузила я глаза.

— Да то, что ему, я думаю, уже потом, когда ты пришла, нужно было удостовериться. Вот и ждал до последнего.

— В чем удостовериться то?

— В твоей к нему… передом… предом… пред-расположенности, вот.

— А-а, что я к нему «не тылом»? Ты чушь то не неси. Кто ж ради этого рисковать так будет? Расскажи мне лучше, как в волховецкую кабалу попал? Батюшка Угост на тебя капкан в чужом курятнике поставил?

— Да нет, — глубоко вздохнул бесенок. — Он меня в кости выиграл у моего старого господина. У мельника из Монже, что в тринадцати милях отсюда.

— А к мельнику как? — открыла я рот на такую яркую бесовскую судьбу.

— Рогами об косяк… Евся, что, больше и поговорить не о чем двум друзьям?

— Да от чего ж? Есть у меня еще один к тебе вопрос. Как к другу, — уточнила многозначительно. — Да, боюсь, он тебе и сейчас не понравится, потому что… Тишок… Ты где? Вот ведь…

— Евся, здравствуй. Я попрощаться с тобой заехала, — а вот это уже совсем «небывалое доселе зрелище» — моя дорогая подруга, одетая по парадно-дорожному, и рядом с ней Хран, не выспавшийся и небритый.

— Здравствуй-те, — подскочила я с крыльца. — А-а…

— Евсения, да вы меня извините, — устало хмыкнул, видя мою растерянность мужчина. — Мне Стах нужен. И я почему-то уверен, что он должен быть… где-то здесь, — с прищуром огляделся он по сторонам. — И меня Хран зовут. Я его друг. Так он…

— На озере, — кивнув, выпалила я. — Это там.

— Спасибо, — тут же отбыл он в сторону берега… Ну и дела. А, кстати…

— Любоня, — вернулась я взглядом к подруге, попутно собирая мысли в кучу. — Ты чего там пролепетала? Что за прощанье такое? А ну пошли в дом…

Да, конечно, повод для «прощанья» был глубоко уважительным. Хотя, не настолько, чтоб рискнуть этой трусихе тащиться одной в наш заповедный лес. И если бы не Хран, встреченный ею уже у весевых ворот с вопросом: «Как проехать… и так далее», то, я бы ее скуксившуюся мордашку вообще никогда больше в жизни не лицезрела. И дело здесь не в высоте жениховского каменного забора, а совсем в другом — подруга моя решилась самолично бежать от «злодейской судьбы». Правда, не совсем уж «бежать», а ехать по точному адресу к своей тетке в Медянск(3), на другой конец страны, но, все ж, от «злодейской судьбы». И с благословения матушки, которое к сестринскому адресу прилагалось. Ну что тут скажешь? Мудрое решение. Но, я, все ж, задала свой глупый вопрос:

— А Русан знает?

— Что? Кто? — зарделась, как роза в палисаднике Любоня, скосясь на стоящую у плиты Адону.

— Любоня, Русан знает о том, что ты решила дать дёру? — с нажимом повторила я.

— Не-ет, — видно, вспомнив о немоте моей няньки (вот, сюрприз будет), решилась, все ж, на откровенность подруга. — Он еще из Бадука не вернулся. И мне ни одной весточки оттуда не прислал.

— А должен был?

— Так а мы не договаривались… Так, кто ж знал? — тяжко вздохнула страдалица.