Эвтанатор (Записки врача)

- Это наша любимая песня, Алексей Дмитрич, - сказала она. - Афанасий очень любил ее слушать: после ранения в госпитале он очнулся под эту музыку и подумал, что оказался в раю. После передовой, после грязи и крови... Белые стены, белые улыбчивые сестрички. И песня по радио...

Она снова затопталась на половичке, изображая танец, слегка надреснутым голосом запела:

- Пропали три свидетеля, три друга у невестушки, и к сердцу подбирается непрошенная грусть...

Она покачнулась, схватилась за край стола. Я было подхватил ее, но она оттолкнула меня с неожиданной силой:

- Промчатся вьюги зимние! Минуют дни суровые! И все кругом наполнится веселою весной... И стройная березонька листву оденет новую, и запоет соловушка над синею ре... кой...

Она сползла на половичок, потянув за собой со стола скатерть вместе с патефоном.

Патефон с грохотом упал на пол, раскрылся, пластинка брызнула во все стороны черными брызгами. Прижав скатерть к груди, вперив глаза в потолок, Олимпиада Петровна силилась выговорить:

- За даль... нею околицей... за моло... дыми вязами мы с милым, расстава... яся клялись в люб...

И внезапно замолчала.

За спиной послышался шорох. Я обернулся и волосы зашевелились у меня на голове: на своей постели приподнимался Афанасий Неофитович. Глаза у него были раскрыты, пальцы скрючены, лицо перекошено страшной судорогой. Он протянул руки вперед, открыл рот, что-то попытался сказать... Чудовищное напряжение исходило от этой неподвижной каменной фигуры. И, кажется, я расслышал:

- И было... три... сви... де... те... ля...

Он хотел допеть любимую песню, но внезапно со стуком захлопнул рот и упал на спину.

* * *

Впопыхах я собрал все свои инструменты, лекарства, склянки.

Запихал в "дипломат" и стакан, из которого пил, и кое-как заткнутую бутылку с водкой, даже пепельницу сунул туда же.

Схватил куртку, шарф и, не оборачиваясь, выскочил из квартиры.

В несколько секунд сбежал по лестнице вниз, спугнув какого-то бомжа, который спал под батареей на площадке между этажами, - выскочил во тьму и только тут перевел дух.

* * *

Ни на другой день, ни на следующий ничего не происходило. Я работал, как обычно, в напряжении ожидая, что за мной вот-вот придут "оттуда", или, по крайней мере, вызовет заведующая...

но нет.

И только в субботу, когда поликлиника была полупустая и я раньше обычного закончил прием, в коридоре Инесса на ходу сказала:

- Ой, Алексей Дмитриевич, вы слышали? Старик со старухой покончили с собой!

Я остановился, глядя на нее во все глаза.

- Ну да, покончили... - Инесса слегка попятилась. - Передозировка омнопона, представляете? Сами себя кололи...

Наркоманы.

Я молчал, и Инесса еще неуверенней добавила:

- А я думала, вы уже знаете. Они ведь с вашего участка...

* * *

Оказывается, соседям все-таки показался подозрительным ночной шум. Они вызвали "скорую" и милицию - но только вечером следующего дня. Взломали двери. Их нашли на полу - лежали, обнявшись, на осколках допотопной патефонной пластинки...

Это все, что я узнал. Больше о них не вспоминали.

Но мне и теперь, спустя много лет, время от времени чудится старческий дрожащий голос:

- Алексей Дмитриевич! Зачем же вы нас отравили?..

И белый укоризненный палец тычет мне прямо в лоб. А я каждый раз теряю дар речи, и не успеваю, не могу сказать правду: я никого не травил. То, что я ввел Афанасию Неофитовичу, было обычным солевым раствором, абсолютно безвредным даже для инфарктника. Если от него что и разорвется - то уж скорее не сердце, а мочевой пузырь.

И единственное, что меня успокаивает - это вычитанная в детстве фраза: "Они жили долго и счастливо, и умерли в один день". А можно ли не только жить, но и умереть счастливо?..

* * *

Через некоторое время все это постепенно забылось. Я подумывал купить дачу, но по-умному, так, чтобы лишний раз не засветиться. Странно бы было лимитчику, не проработавшему и года, внезапно разбогатеть. А по-умному можно было сделать, лишь имея большие деньги.

Зарплата - слезы, клиенты либо нищие, либо прижимистые. И тут подвернулось новое дело. Я уже говорил, что у меня было два участка, а тут, в начавшийся сезон отпусков, на меня свалили еще и третий. Передовик же, да и доверие начальства, сами понимаете.

Вот на этом чужом участке я и пришел по вызову к смертнику.

Мужик едва за сорок умирал от рака. Жена его от переживаний слегка, и в тот момент тоже была в больнице, а меня встретила племянница.

Симпатичная девица, за двадцать. Приехала к родне откуда-то из Сибири, за больным дядей поухаживать. Ну, как это бывает, заодно получила временную прописку, и заодно уж - не пропадать же прописке! - нашла подходящую работенку в райзеленхозе, поступила в техникум, на вечерний.

Она была выше меня ростом. И, по-мужски прислонившись к косяку, смотрела, как я ставлю укол.

От мужчины скверно пахло. И в комнатке, где он лежал, воздух был затхлый и мертвый.

- Вы бы хоть проветрили здесь, что ли, - сказал я. - Да и помыть бы его не мешало.

Девица дернулась:

- Вот вы и помойте!.. - потом тихо добавила: - В морге обмоют...

Благо, больной был под кайфом и ничего не слышал.

Я покачал головой.