Эвтаназия? Эвтелия! Счастливая жизнь — благая смерть

Стало быть, понадобятся профессионалы, специализирующиеся на помощи молодым, уходящим из жизни, хотя, с моей точки зрения, лучше, если бы это не входило в задачи эвтелии — во всяком случае, на первых порах. Ведь применительно к молодым право распорядиться своей судьбой (основной моральный и юридический принцип эвтелии) может быть поставлено под вопрос или, по крайней мере, стать темой для обсуждения. Легко представить себе, в какой ситуации окажется милосердный вспоможитель, если несовершеннолетний, но способный принять подобное решение ребенок предпочтет смерть, а родители будут против (допустим, из религиозных убеждений), пусть даже и понимая, что у их чада нет ни малейшего шанса на приемлемое существование и речь идет не о продлении жизни, а о затягивании невыносимых страданий.

Если решение об уходе из жизни принимает лицо несовершеннолетнее, проблема выбора весьма осложняется, в особенности если это выбор не между хорошей и плохой кончиной, а между жизнью и смертью. Сколь бы близко ни находился к роковому порогу человек десяти с лишним лет, двадцатилетний или разменявший пятый десяток, все равно он не прожил свой век. К тому же известно: чудеса исцеления бывают, называй их чудом медицины, даром небес или поразительной способностью природы к регенерации; в биологии столь большую роль играют исключения, что их можно счесть правилом. Существуют лишь две абсолютные, подтвержденные в ходе миллионов лет биологические закономерности: все, кто рождается, умирают, и каждый прожитый день приближает нас к смерти.

Институты эвтелии способны избавить близких умирающего от необходимости брать на себя помощь во вспоможении в смерти. Это важно не только потому, что таким образом с людей снимается непосильно тяжкое бремя, но это снимает с ближайших любящих родственников подозрение, что они действительно руководствовались только состраданием, а не преследовали какие бы то ни было личные интересы, будь то корысть или стремление избавиться от обременительного ухода за безнадежно больным. К тому же у одра умирающего собираются не только любящие родственники! Если войдет в силу принцип внутрисемейной эвтаназии, потенциальное число злоупотреблений резко возрастет. Между тем, например, уже орегонский закон допускает приобретение в аптеках выписанного врачом смертоносного средства кем-либо из членов семьи, с тем чтобы собственноручно дать его умирающему. Именно этому способу эвтаназии следовало бы положить конец прежде всего (а если потребуется, то и карать строжайшим образом за такого рода «семейственность»), но лишь после создания соответствующих институтов, основанных на праве человека определять свою судьбу и способных максимально исключить возможность злоупотреблений.

Можно ли ждать от врачей и медперсонала помощи в смерти неизлечимых больных?

Призвание медиков, их профессиональная и психологическая обязанность — лечить, исцелять людей. Законам, противоречащим этому постулату, просто не должно быть места.

В особенности недопустимо разрешение больничному медперсоналу совмещать эту роль с «активной» эвтаназией в тех странах, где помимо обычных больниц действуют и лазареты при церковных общинах. Некоторые конфессии или отцы церкви проповедуют искупительную силу страдания и вряд ли станут закрывать глаза на действия врачей, стремящихся как раз избавить человека от мучений.

Независимо от религиозных убеждений, я не вижу ни моральных оснований, ни смысла, да и необходимости в том, чтобы навязывать практикующим врачам не свойственную им роль. В идеале система законов и институтов эвтелии, снимая с врача подобную обязанность, ничуть не лишает его возможности проявлять к пациенту естественное сострадание. С надеждой взирая в будущее, я бы всем нам пожелал, чтобы врачей в большей мере ориентировали на профилактику заболеваний, на превентивную медицину. А смерть, ожидающая каждого из нас в конце жизненного пути, вообще не входит в сферу куда более важной вышеупомянутой специализации.

Стоит упомянуть об эвтаназии, и большинство врачей тотчас автоматически ссылаются на клятву Гиппократа. Может возникнуть вопрос, уж не потому ли я столь настоятельно ратую за разделение этих двух медицинских профессий, дабы не входить в противоречие с врачебной присягой? Нет, речь идет о более существенном моменте: взаимоотношения пациента и врача, которые в идеале должны строиться на полной искренности и доверии, могут быть омрачены подозрениями больного, что его целитель время от времени помогает кое-кому отправиться на тот свет. Да и врач будет с опаской относиться к тяжелобольным, иной раз предполагая, что пациент ждет от него именно этой услуги.

Многие ссылаются на клятву Гиппократа, однако, судя по всему, мало кто ознакомился с ней по-настоящему. А между тем лишь из полного ее текста становится ясно, что распространяется она не на всех врачей, а лишь на последователей Гиппократа, и притом не на хирургов.