Эвтаназия, или Путь в Кюсснахт

– Меня многие считали бабником. Но вот кем-кем, а бабником я не был. Я – идеалист, женщин романтизировал и от этого немало претерпел, как выражался Гоголь.

– Вот уж не знала, что ты идеалист! – улыбнулась она. – Тогда тебя должны отпугивать нынешние прагматичные дамы?

– Почему только нынешние? Дамы всегда точно знали, чего хотят. Особенно – хорошенькие.

– Это точно, – поддакнула Анна.

– Да ты никак завидуешь? Кстати, внешность для меня никогда не имела значения. Недаром ведь говорят о странностях любви. Я ведь не красоты искал. Помнишь? «Сосуд она, в котором пустота или…?» Вот того самого внутреннего огня я ни в ком не находил. А вот сейчас…

Тут у Анны перехватило дыхание. Ей хотелось спросить:

– А сейчас? Сейчас нашел?..

Но она не решилась. Наоборот, лишь бы скрыть свое волнение, стала рассказывать нечто несусветное:

– А вот тебе еще одна история о странностях любви. На моей ткацкой фабрике мастером работал некий Владимир Палыч – огромный такой жгучий брунет, малость придурковатый. Он вечно твердил: «С лица воды не пить». Вот этот Владимир Палыч в обеденный перерыв собирал вокруг себя работниц. Ну, ты знаешь – на ткацкой фабрике в основном бабы работают. Доставал из кармана штанов толстенную записную книжку и зачитывал, как главы из романа. Смех стоял, будто на фильме Чарли Чаплина. «Вот, говорил, потрясая этой книжкой, они все у меня тут! Пусть не красавицы, зато как любили». А там на каждой странице под номером стояло имя его дамы сердца – Лидка, Зойка, Катька, длительность романа: даты первого и последнего свидания. Обязательно – возраст, вес, рост, цвет волос. И короткие пометки типа: Катька – когда кончает, то… так мол и так…

– Аня, это нечестно. Ты уж договаривай, – развеселился Рува.

– Нет, нет, и не спрашивай.

– Тогда хоть намекни.

– Ну, она, в общем, пускает ветры и… э-э… мочится. Тоже ведь про любовь. Скажешь, нет?

***

В 79 году вдруг объявился Миша Байкис. Он позвонил по телефону. Анна страшно обрадовалась.

– Как ты? Где ты? – засыпала она его вопросами.

– Сейчас в Израиле. А подробности при встрече.

К приходу Миши она наготовила разносолов, много выпивки – стол был роскошным. Анна с нетерпением ждала появления старого друга. Ведь ему она была обязана знакомством с Рувой.

Увы, невеселой получилась эта встреча. Она ожидала увидеть прежнего Мишу – весельчака, остроумца и балагура. Но он обрюзг и погрустнел. Для Анны оказалось полной неожиданностью, что живет он сейчас в Америке, штат Аризона. А в Израиль приехал, чтобы, наконец-то, его увидеть, «да и вас повидать». Миша искренне радовался, что «вы вместе. Никак этого не ожидал, но очень рад, ребята» А он освободился из колонии в 75-м. Условно-досрочно. Два года его не выпускали, но потом он все-таки уехал. Прибыл в Ладисполь в Италии, где тогда был перевалочный пункт для советских евреев. Там он познакомился с дамой, собиравшейся в США, и она утянула его с собой.

– Где же твой хваленый сионизм? – воскликнула огорченная Анна.

– Похоже, в колонии выветрился. Эх, братцы, сам не знаю, как это вышло, – признался Миша. – Обосновались мы в Фениксе. Дыра та еще…

– И чем ты там в своей Аризоне занимаешься? – спросил Рува.

– Что-то координирую в одной еврейской организации. Деньги вроде неплохие, – без особого энтузиазма сказал Миша. – Так что пока обживаюсь, присматриваюсь. Кстати, с дамой той я расстался через полгода.

– Так приезжай сюда, к нам! – сказала Анна.

– Посмотрим… – уклончиво ответил он.

Разговор не клеился. Миша пытался шутить, но не слишком удачно. Пил мало, что-то ковырял вилкой у себя в тарелке. Словом, совсем не был похож на прежнего Мишу Байкиса. Вдруг стал прощаться.

– Посиди еще немного, – упрашивала Анна. Но в ее голосе слышалась растерянность – не такой представляла она их первую после разлуки встречу.

– Нет, мне пора. Послезавтра улетаю, а еще куча дел…

Они расцеловались, обменялись телефонами. Потом в течение года изредка созванивались. Хотя нет, звонила она, а Миша не позвонил ни разу. Разговоры выходили какими-то натужными, словно им не о чем было говорить. А через год он и вовсе перестал отвечать.

– Наверное, уехал из этой дыры в другую, – предположил Рува.

Больше они не виделись. И не слышались… Да, Миша Байкис. Пусть у него все будет хорошо! – твердила она про себя как мантру, когда вспоминала о своем единственном друге.

***

Анна гордилась Рувимом, восхищалась им, умилялась и радостно потакала его маленьким прихотям и слабостям, казавшимся ей такими невозможно милыми. А слабости у него имелись. Он был немножко сибарит и весьма ценил комфорт. И неожиданно оказался большим сластеной – иногда проскальзывал на кухню и тайком утаскивал к себе в кабинет пару конфет, вздрагивая, если она вдруг заставала его за этим занятием.

Анна получала огромное удовольствие, если ей удавалось угодить его желаниям, часто даже невысказанным. Но понимала и то, что забота, которой окружала его, увы, не вполне бескорыстна. И стыдилась, что пытается достичь и другой цели – привязать его к себе.