Эвтаназия советского строя

На проекты века хватило метафор, чисел и умолчаний. Проект «переброски четырех процентов стока сибирских рек» был заменен на «поворот рек» (метафора). Против Питерской дамбы действовали и метафора (загнивающая маркизова лужа) и гипербола (преувеличение). Теперь дамба достраивается. БАМ достроили: оказалось, что это «дорога туда» – из Европы в Азию. Привилегии номенклатуры, ничтожные по сравнению с роскошью новых русских.

Сплошная фермеризация – откровенный миф. В США доля семейных ферм в производстве продовольствия – 12 процентов (?!). Остальное – крупные хозяйства с наемными работниками.

Миф о доходах от акций: средний американец получает доход от акций в размере 0,3 % от его общего семейного дохода. И т. д. и т. п.

Самый грандиозный грабеж в мировой истории – залоговые аукционы. Не вылечив страну, лекари Горбачев и Ельцин умертвили больного. Больной не возражал.

СОСТОЯЛАСЬ ЭВТАНАЗИЯ СОВЕТСКОГО СТРОЯ.

Горбачев: «Целью моей жизни было уничтожение коммунизма».

«В 1985 году повел меня по ленинскому пути, а в 1992 году освободил от вины предательства. Осталась вина глупости.

Утраченное бытие, песня со слезами на глазах: Я рожден в Советском Союзе, сделан я в СССР…»

перестройка, манипуляция сознанием

«Перестройка – это революция!»

Новый год, 1985, люди встречали спокойно. Ничто не предвещало беды.

Став соседями по новому зданию ЛЭМа, Колесов и Пальмский частенько прогуливались по Гражданскому проспекту в столовую для иностранных студентов Политеха – отличная еда, мирные беседы, книжный магазин.

— Ну что, Леня, как тебе хозрасчет понравился?

— Как может понравиться, если на нас с тобой, на наших разработчиков остается только 13 процентов от стоимости проекта.

— Куда деваться, всё подсчитано правильно: затраты на технику – вычислительную и множительную, на плановиков, бухгалтеров и еще кучу всяких помощничков: по научно-технической информации, по перспективному развитию и т. д. и т. п. А обслуга здания? Богато живем. Соломоник не понял про 13 процентов, я ему разъяснил. Когда он убедился, что все правильно, ругнулся мрачно и грубо: «Что же это за экономика такая?»

Тем для разговоров хватало: и начальство поругать, и себя показать.

— Ну а что с последним министерским заданием: при сдаче проекта сразу показывать фактическую эффективность?

— Не знаю, Валя, придется как-то выкручиваться. Вот создали лабораторию экономической эффективности…

— Но ведь это же маразм: при запуске системы сразу же показывать фактический эффект. Ты, Леня, сталкивался с нашим главным в министерстве. Судя по этому заданию, он Салтыкова-Щедрина не читал.

— Валя, они там вертятся как ужи на сковородке. Им надо переплюнуть другие министерства по эффективности, иначе бюджетных денег не дадут.

Теперь под эту фактическую эффективность от заводчан требовали снижать себестоимость, вслед за этим полетели заводские зарплаты и премии. Заводчане встали насмерть – посягнули на их святая святых.

На мариупольском заводе Колесов не смог уговорить заводчан на фактический эффект. Запросил из ЛЭМа спеца по эффективности. Приехавший Коган, жизнерадостный шутник, предложил простое:

— Делаем два экземпляра акта: на первом пишем просто эффективность, на втором добавляем «фактическая». Первый остается на заводе, второй нам.

Колесов минуту помолчал.

— Нет, до этого я еще не дозрел.

Пошел со спецом по кабинетам, заговорили, заболтали заводчан: да это, мол, вовсе не сегодняшняя фактическая, а будущая. Подписали.

«В стране бардак» – вот любимая тема для пересудов и обличений. Люди свободных профессий – барды, истопники котельных и другие художники – клеймили и обличали на кухнях. Занятому народу на работе времени хватало – посетовать на воровство, особенно там, где нет советской власти – в Средней Азии и Закавказье, на привилегии высшего начальства, на лень рабочего люда, не пуганого безработицей, на всеобщее пьянство и т. д. и т. п.

Среди не главных, но интересных вопросов звучало пожелание открыть публичные дома под медицинским контролем. «Начинать надо с родителей, — добавлял Колесов, — чтобы они заранее готовили дочерей к этой древней профессии».

На праздничных домашних митингах школьный товарищ Игорь обличал коммунистов с неистовством натренированного футбольного болельщика, жена Алла вторила ему.

— Коммунисты!? — кричал Игорь, — Буржуи, оторвались от народа. Квартиры, дачи, машины, больницы – всё самое лучшее только для себя. Какие они коммунисты? Паразиты! Сволочи!

Колесов отмалчивался, отшучивался:

— Я-то ведь тоже коммунист.

— Какой ты коммунист? — кричал беспартийный Игорь, — ты в партию вступил, потому что так надо!

— Да нет, я и в заявлении написал – хочу быть активным строителем коммунизма.

Крик стоял истошный, и если даже удавалось переключиться на песни и пляски, настроение портилось, осадок оставался. Часть обличений была верной.