Евтушенко: Love story

Рассказывал он (некий П. — И. Ф.) нам об одном озере, как он там жил и охотился и какая была там тишина, какой покой. О деревянной тропе рассказывал, которая ведет через гиблые болота, и что идти по ней нужно двадцать километров, а потом уже и озеро выглянет, на другой стороне которого стояла когда-то обитель, а теперь ничего нет, только один дом, в котором живет старик со старухой.

Деревянная тропа приводит к берегу и обрывается, а на берегу стол и лавки в землю врыты, и висит на елке обрезок железной трубы. В эту трубу и нужно колотить и кричать, чтобы старик приехал и забрал к себе. Это и будет пристань, конец всего сущего, начало иного мира, а называется пристань — «Долгие крики».

Так и сказал нам П. в Вологде, сидя под своими книгами, под ружьем, висящим на стене, сказал тихо и нежно:

— Долгие крики…

Стихов было в то северное лето у Евтушенко много, очень много, но, скорее всего, самым устойчивым во времени оказался не нашумевший памфлет «Баллада о браконьерстве», в адресатах которого видели первое лицо партии, но этот негромкий памятник дружбе:

Комаров по лысине размазав,
попадая в топи там и сям,
автор нежных дымчатых рассказов
шпарил из двустволки по гусям.

И, грузинским тостам не обучен,

речь свою за водкой и чайком
уснащал великим и могучим
русским нецензурным языком.

В темноте залузганной хибары

он ворчал, мрачнее сатаны,
по ночам — какие суки бабы,
по утрам — какие суки мы.

А когда храпел, ужасно громок,

думал я тихонько про себя:
за него, наверно, тайный гномик
пишет, тихо перышком скрипя.

Но однажды, ночью темной-темной

при собачьем лае и дожде
(не скажу, что с радостью огромной)
на зады мы вышли по нужде.

Совершая там обряд законный,

мой товарищ, спрятанный в тени,
вдруг сказал мне с дрожью незнакомой:
«Посмотри-ка, светятся они!»

Били прямо в нос навоз и силос.

Было сыро, гнусно и темно.
Ничего как будто не светилось
и светиться не было должно.

Но внезапно я увидел, словно

на минуту раньше был я слеп,
как свежеотесанные бревна
испускали ровный-ровный свет.

И была в них лунная дремота,

запах далей северных лесных
и еще особенное что-то
выше нас и выше их самих.

И товарищ тихо и блаженно

выдохнул из мрака:
                                    «Благодать…
Светятся-то, светятся как, Женька!» —
и добавил грустно:
                                «Так их мать!..»

«Долгие крики» Евтушенко написал 7 июля 1964-го, а 6 июля председатель КГБ Семичастный докладывает ЦК партии:

При встрече с французским певцом Азнавуром он (Евтушенко. — И. Ф.) сетует на отсутствие в нашей стране «свободы творчества»: «К сожалению, Чехов, Достоевский, Гоголь больше говорят правды про сегодняшнюю Россию, чем мы, нынешние русские писатели».

Уходило свое время, надвигалось иное. Конец всего сущего, начало иного мира.