Ежегодный пир Погребального братства

Казначей Громоллар пребывал в задумчивости. Закрыв глаза и прямо держа спину, он всем своим величественным видом показывал, что не спит. А сколькие рядом с ним предаются излишествам — удручающая картина! Он и сам, конечно, отведал и мясо, и гарниры. Но не так же. Во всем надо знать меру. Он пил, как и положено на пиру, но самую малость. А чтобы нализаться?! Нет уж, спасибо! Может, он и выпил бы чуть больше, будь там одно красненькое вино со склонов Лионе, или даже божоле, или сен-жозеф, или кроз-эрмитаж, — а так… Те луарские вина, что им подавали, казались ему довольно смелы, неожиданны, даже экзотичны. Если честно, жидковаты. Вот. «Нет в них той плотности и насыщенности, что в наших винах», — думал Громоллар. «Наверное, тут больше воды и меньше винограда, чем у нас», — думал Громоллар. «Взять, к примеру, крозское вино — это же кровь жертвенного быка, густая, живительная, достойная римлян», — думал Громоллар. А вспомнишь кот-роти! Господь бог! Мертвецы встают из могил, едва только пробка вылетит из горла! Так, кажись, и выстроились бы в очередь к бутылке, протягивая крестильные ракушки, дорогие покойнички. Капелюшечку, господи, пожалуйте мертвецам! Потому что кот-роти — это как святая вода! «Но здесь, на Западе, влажность куда больше», — думал Громоллар. «Климат ни в какое сравнение с нашим не идет», — думал Громоллар. «Здесь, верно, дождь вообще не кончается, удивительно, как еще у них родится виноград», — думал Громоллар. «Жалость к несчастным естественна, но не должна колебать убеждения», — думал Громоллар.

Окрик со стороны Пуародо застал Громоллара врасплох. Это что, опять вопрос ко мне? Снова про Смерть? Потрудитесь развить свою мысль, молодой человек. Надо ли бояться Смерти? В этом суть вопроса? Надо ли страшиться ее?

Пуародо отодвинул баранину и стал потирать руки. Сейчас ему выдастся случай изложить свои взгляды. Как истинный вандеец, Пуародо верил во Христа, а Смерть была для него лишь ангелом, некой силой, исходящей от Господа, которая давала либо узреть Всевышнего, либо обрекала на вечные муки — сообразно земным деяниям человека. Христос вдохнул в Смерть надежду, надежду на спасение, рай и даже воскресение в конце времен.

Смерть сама по себе не что иное, как доказательство существования Бога; мы умираем в том числе и к вящей славе Господней. Каждый день, предавая мертвых земле, Пуародо укреплялся в твердой приверженности христианству. Только Иисус придает всему смысл. Как не бояться смерти, если веришь в Страшный суд? Ведь я могу не попасть в рай, не узреть Господа, быть низверженным в ад. И муки, которых я так натерпелся при жизни, вполне могут вернуться ко мне и в другом мире?

Громоллар встал. Неторопливо распрямился. Сделал глоток этого странного шинонского вина, шершавого, как гравий, и глубокого, как Ахерон.

Выстраивает мизансцену, усмехнулся Пуародо.

Могильщики пихались локтями, пробуждая соседей от летаргии. Позже летописцы скажут, что именно благодаря речи Громоллара Братство в ту ночь сумело проснуться и прийти в себя; а некоторые на всякий случай даже отметили у себя в памяти имя Пуародо. Молодой человек, конечно, упертый христианин, но за ним — будущее профессии; через несколько лет такой сам возглавит солидное заведение и плевать будет на завистников.

Громоллар пронзил Пуародо взглядом.

Послушай, Пуародо, что говорит Лукреций.

А потому, если кто при тебе сокрушается горько

И негодует на то, что сгниет его тело в могиле,

Или же пламя его иль звериная пасть уничтожит,

Ясно, что он говорит не искренне, что уязвляет

Сердце его затаенная мысль, вопреки увереньям

Собственным, что никаких ощущений со смертью

не будет;

Не соблюдает, по мне, он своих убеждений заветных,

С корнем из жизни себя извлечь не желая и вырвать. Но бессознательно мнит, что не весь он по смерти

погибнет.

Ибо тому, кто живой представляет себе, что

по смерти

Тело терзают его и птицы и дикие звери,

Жалко себя самого; он себя отделить не способен И отрешиться вполне от простертого трупа:

себя он

Видит лежащим пред ним и свои придает ему

чувства.

В негодовании он на то, что смертным родился,

Не сознавая того, что при истинной смерти

не может

Быть никого, кто бы мог, как живой, свою гибель

оплакать,