Ежегодный пир Погребального братства

Иль угнетенному быть неуемным иным

вожделеньем,

Но ведь никто о себе и о жизни своей не жалеет,

Если и тело и ум погружаются в сон безмятежный,

Ибо охотно идем мы на то, чтобы сон этот вечно

Длился, и мы никогда о себе не тоскуем при этом.

И тем не менее тут во всем нашем теле и членах

Первоначала всегда сохраняют движения чувства,

Раз, пробудившись от сна, человек ободряется

снова.

Смерть, таким образом, нас еще меньше касается, если

Можно быть меньше того, что ничто

представляет собою,

Ибо материя тут в беспорядок сильнейший

приходит

И расторгается в нас со смертью: никто

не проснется,

Только лишь хладный конец положит предел нашей жизни^[6].

Те из могильщиков, кто сохранил жизнеспособность и свободные руки, зааплодировали; прочие, державшие пятерней стакан или вилку, застучали кулаками по столу, будто они германцы какие-то, гунны, варвары; те же, у кого, на беду, обе руки оказались заняты кубком либо какой-нибудь снедью, попросту завопили, а у кого руки были заняты и набит рот, заплевались; спавшие же не сделали ничего. Кто же не любит, когда складно говорят.

Громоллар с опаской поднял бокал шинона и выпил до дна. Он чувствовал жажду. Он был счастлив.

Пуародо встретил его слова с непробиваемой улыбкой адепта философской доказательности. Он тоже встал, осушил бокал (мол, мы тоже не лыком шиты), привел парочку бесспорных доводов типа бессмертия души, без которой человек лишь saccus merdae (мешокус дерморум), а также Божественной искры, полученной при рождении, и энергии крещения; процитировал Писание, толкования и особенно при этом упирал на святого Фому Аквинского, которого весьма почитал, и особенно усердно цитировал комментарий последнего к Аристотелевой книге «De anima», где доказывалось, что душа не только раздельна с телом, но и является субстанцией, обособленной от акциденции, и, значит, вопреки мнению Аристотеля, бессмертна. Пуародо подкрепил свое красноречие, позаимствовав толику оного у божественного Боссюэ:

Душа, наполненная преступлениями, ты справедливо боишься бессмертия, которое сделает твою смерть вечной! Но вот в лице Иисуса Христа — воскресение и жизнь: всякий, кто уверует в Него, не умрет; уверовавший в Него уже живет духовной и внутренней жизнью, живя жизнью Благодати, коя влечет за собой жизнь славы. — Но ведь тело подвержено смерти! — О, душа, утешься: божественный Зодчий, взявшийся исправить тебя, часть за частью рушит старое здание твоего тела, ибо хочет вернуть его тебе в лучшем виде, хочет отстроить его в лучшем порядке; Он сойдет на время в царство смерти, но не оставит там камня на камне, кроме самой бренности существования человека. Не верьте, что разложение — естественное следствие составления и смешения элементов, как гласит медицина. Надобно возвысить свой дух и уверовать, согласно принципам христианства, что то, что обрекает плоть на разложение, лишь ее тяга ко злу, источник грешных поползновений, — словом, гниению обречена плоть грешная, как сказал апостол Господень. Такая плоть должна быть умерщвляема — по разумению моему, даже у сильных мира сего, ибо, пребывая греховной плотью, она не заслуживает ни воссоединения с блаженной душой, ни вхождения в Царствие Божье.