Ежевичная водка для разбитого сердца

Я кивнула, и она медленно ослабила хватку. Я, воспользовавшись этим, схватила свою рюмку кальвадоса и опрокинула ее залпом, а Никола сделал знак официанту принести еще.

– Извините, – сказала я. – Что-то меня перемкнуло.

Мне было неловко, и я злилась на себя за то, что так испортила такой приятный ужин. Но Сьюзен взяла меня за руку и сказала, глядя своими ясными глазами:

– Только не грызи себя. У тебя бушует буря в сердце и в голове, естественно, что это иногда прорывается наружу. Но, если можно, дам тебе совет… Ты можешь принять какое хочешь решение. Можешь выбрать одного из двоих, или никого, или решить пока не выбирать. Но, что бы ты ни решила, из уважения к этим двум мужчинам, которых ты, похоже, действительно любишь и уважаешь, ты должна им обоим это сказать.

Это было, в принципе, то же самое, что мне говорили, и не раз, мои друзья и родители. Но спокойного и степенного тона Сьюзен вкупе с действием кальвадоса и возбуждением от моего слишком длинного монолога хватило в этот вечер, чтобы убедить меня в том, что я и так уже знала. Я должна поговорить с Флорианом и с Максимом. Я решила подождать до завтра и порадовалась своему решению, когда проснулась. Было десять часов, голова немного болела, но я знала, что не хочу больше ждать. Я выпила кофе и послала Максиму сообщение, написав, что мне срочно требуется яичница от Гаспара. Одиннадцать минут спустя он ответил, что ждет меня там.

Гаспар, которого я не раз видела после первой встречи холодным февральским утром, при виде меня чуть-чуть приподнял брови – таково было его приветствие для самых близких друзей. Я поздоровалась кивком и села напротив Максима, который читал за нашим обычным столиком. На нем была шерстяная куртка поверх тенниски, и я спросила себя, сколько мужчин на этой земле способны сделать старую шерстяную куртку сексуальной. Передо мной был наверняка один из немногих.

– Спасибо, что пришел, – сказала я.

– Бурный вечерок выдался вчера?

– Мы познакомились с подругой Нико… Это что-то! Никак не могу привыкнуть.

– Это здорово для него, – обронил Максим чуточку машинально, но искренне.

Гаспар, к которому мне не надо было обращаться, с тех пор как он зачислил меня в «завсегдатаи», принес мне кофе с холодным молоком. Мне захотелось взять его за руку, попросить остаться с нами, спеть нам песню своей родины или просто прочесть прогноз погоды из валявшейся на соседнем столике газеты, но он уже скрылся, будто тень, и я осталась одна под пристальным и проницательным взглядом Максима.

– Так, – начал он терпеливо. – Что происходит?

Его ясные глаза смотрели на меня с явной печалью и, казалось мне, почти детским простодушием. Я впервые в жизни подумала, что, наверно, слишком давно путаю душевную чистоту с отсутствием цинизма, и мне стало немного стыдно. Я поколебалась, мысленно сосчитала до трех – было бесполезно, смешно и даже просто оскорбительно оттягивать дальше момент признания.

– Мой «бывший» вернулся, – сообщила я.

Я не отрывала взгляда от глаз Максима, хотя думала, что не должна смотреть на него слишком пристально, но я хотела видеть его реакцию, прочесть по лицу его чувства, чтобы, по возможности, пощадить их. Он не выглядел шокированным и задетым – лишь едва заметно кивнул, как бы предлагая мне продолжать. Я глупо откашлялась, хотя никакого комка в горле у меня не было, и снова заговорила:

– То есть он приходил ко мне и сказал, что хочет, чтобы я вернулась. Это было неделю назад, и вот уже неделю я мучаюсь, потому что не знаю, что мне делать…

Я слегка поморщилась: разве я имею право себя жалеть? Или хуже того: искать жалости? Я мучаюсь, да, ну и тем хуже для меня, ни одному человеку в здравом рассудке и в голову не придет меня жалеть.

– Ты хочешь к нему вернуться? – спросил Максим.

– Не так это просто, Макс. Я знаю, что для тебя все просто, но… я не… у меня нет твоей благости. Я…

– Женевьева. Ты же не можешь не знать, любишь ли его еще или нет.

Какая-то часть меня, очень, увы, вредная, хотела было ответить: «Эй, мог бы и пощадить меня!», но я прекрасно знала, что он не обязан сейчас меня щадить, и так щадил уже достаточно. Я вспомнила, как раздражают его сложности на пустом месте, и сказала себе, что мы, в сущности, не созданы друг для друга.

– Да, я еще люблю его, – призналась я. – Но ведь что-то произошло у нас с тобой, и я знаю, для тебя то, что я говорю, невыносимо, потому что, я уверена, тебе все ясно, ну а мне вот неясно. Все еще неясно. Я… мне нравится быть с тобой, и я прекрасно сознаю, что мы с тобой не только… ну, сам знаешь, но ведь мы никогда не говорили…

– Тебе действительно нужны слова, чтобы разобраться в собственных отношениях?

Он сказал это без агрессивности. Он был искренне удивлен и даже, помимо легкого гнева, который я почувствовала, слегка умилен моей неприспособленностью.

– Да, – ответила я резко. – Вот такая я.

Максим покачал головой, ясно давая понять, что у него в голове не укладывается, как можно быть такой сложной на пустом месте.