Ежевичная зима

Ключи от «БМВ» Этана лежали на кухонном столе. Я всего пару раз водила его машину, предпочитая такси автомобилю с механической коробкой передач. Смена скоростей на холмистых улицах Сиэтла пугала меня, особенно после того, когда однажды я не справилась с управлением. Я поклялась больше никогда не садиться за руль «БМВ». Это была вотчина Этана, не моя. Таков был молчаливый уговор после несчастного случая. Как и во многом другом за последний год, незримая черта отделила его мир от моего. Но ключи поблескивали в утреннем свете. Куда легче было доехать до кладбища на машине, чем на такси или с пересадками на автобусах. Я ненавидела автобусы, поэтому взяла ключи и бросила их в сумку.

На лифте я спустилась в подземный паркинг. Положив сумку на пассажирское сиденье, я села в машину и втянула носом воздух. В машине пахло Этаном, его одеколоном, его кожей и – я подобрала кусочек картошки-фри с приборной доски – его тайной страстью к фастфуду. Я улыбнулась про себя и отправила картофелину в пластиковый пакет для мусора на заднем сиденье.

Завизжали шины, и я выехала из гаража на улицу. Я чувствовала себя вполне уверенно. Включила радио, и из динамиков полилась песня «With or Without You» группы «U2». Я почти не заметила высокие холмы, пока добиралась до скоростного шоссе. Я прибавила громкость, музыка успокаивала меня. В то утро, когда хоронили младенца, мне дали валиум. Из-за лекарства я была заторможенной, сонной, но эмоции как будто отключились. Меня как будто завернули в большое пушистое одеяло, теплое и прочное. И все-таки я жалела о том, что приняла таблетку. Я должна была чувствовать свое горе. Мне нужно было поплакать. Зато теперь, въезжая на машине в ворота кладбища, я делала все совершенно осознанно, чувствовала каждый удар своего сердца, каждое воспоминание, каждое сожаление.

Я осторожно вышла из машины, заперла ее, нажав кнопку на брелке сигнализации, и посмотрела вверх на поросший травой холм. Детьми мы с моим младшим братом часто играли на кладбище возле дома. Отец предупредил нас, чтобы мы не подходили слишком близко к надгробиям. «Ходить по мертвым – это неуважение», – сказал он тогда. После этого я всегда следила за тем, чтобы ходить по кладбищам аккуратно. Но однажды мой брат спрятался за надгробием и выскочил оттуда с криком: «Бу!» Я так испугалась, что отшатнулась назад и наступила на землю возле камня, под которым покоилась маленькая девочка, умершая в 1940-х годах. Я чувствовала себя ужасно. Папа говорил потом, что ничего страшного не произошло, что я не потревожила могилу малышки, но я проплакала всю дорогу до дома. Я так расстроилась, что не могла ехать на велосипеде, и папе пришлось катить его, придерживая за руль.

Солнце мягко касалось моих волос. Я была благодарна за его тепло после снежной бури, обрушившейся на город неделей раньше. Интересно, как выглядело кладбище, когда на всех надгробиях лежал снег, похожий на глазурь на торте?

Я посмотрела вперед и увидела в отдалении знакомую иву. Малыша похоронили под ней. Ветер сорвал лепестки с магнолии по соседству и бросил их мне в лицо. Я отмахнулась, вздрогнула и повернула назад, к машине. Я не обязана идти туда сейчас. Я могу просто повернуться и уйти. И тут я вспомнила о Вере. Я была здесь ради нее. Я смогу быть сильной ради нее. Я сделал шаг, потом еще один, петляя между могилами, пока не дошла до ивы, возвышающейся над семейным участком Кенсингтонов.

Надгробие малыша словно магнитом притянуло мой взгляд. Этан выбрал его с помощью своих родителей. Оно было простым. Без имени, минимум деталей. Так захотела я. Этан не мог понять, почему я не хочу узнать пол малыша. Он обвинял меня в эмоциональной холодности, говорил, что я заледенела. Может быть, так оно и было. Но зато это оцепенение позволяло мне не поддаваться горю. Если я не знаю, значит, я не обязана чувствовать. Психолог в больнице сказал нам, что, хотя похороны не являются необходимостью, они все же позволят нам закончить эту главу нашей жизни. Он рассказал, что пара, недавно потерявшая близнецов, захоронила их прах под двумя сливами, которые они посадили на заднем дворе. Еще одна пара похоронила свою умершую новорожденную дочь под розовым деревом в саду. Этан настоял на том, что нашего ребенка нужно похоронить, как полагается, на кладбище, но я считала, что это только усугубит боль. У меня началась истерика, и медсестре пришлось вколоть мне успокоительное.

Я опустилась на колени возле могилы, провела рукой по краю надгробия, сняла кусочек мха. Достала из сумки упаковку бумажных носовых платков и одним из них стерла пыль с сияющего гранита. МЛАДЕНЕЦ КЕНСИНГТОН. Это было написано в первой строке. РОЖДЕН 3 МАЯ 2010 ГОДА. В ОБЪЯТИЯХ ИИСУСА ЧЕРЕЗ 13 МИНУТ ПОСЛЕ РОЖДЕНИЯ.

Я не стала вытирать слезы со щек. На меня никто не смотрел. Я могла позволить себе горевать.